Ракетчики
Шрифт:
— Верно. А у СМИ свои законы функционирования. Если я ударюсь коленкой об угол, ты мне только посочувствуешь, но больно тебе не будет. А если твой ребёнок ударится… Соображаешь?
— СМИ, на смерть коллег, будут реагировать бурно. Будут писать и показывать, невзирая на политику издательства, агентства, газеты, прямые указания редактора.
— Примерно так. Смерть сотни работяг на взорванном заводе они «замолчат», а смерть писаки, что сидел за соседним столом, так обплачут…
— Стратегия хорошая, но не абсолютная. Есть ещё другие Вузы, соседние специальности, со временем, все потери будут возмещены и раны зализаны.
— Верно. Ключевое слово: время. Система восстановится
— Красиво, но замысловато. Не проще ли порвать их главный канал управления: деньги?
— Толя! Думай и слушай внимательно. Система! Пока у них есть АУГ, доллар будут печатать тоннами. Мы разменяем своих обычных людей, «пешек», на их «коней» и «слонов», управленцев. Ослабим управление, вот тогда будет возможна атака на доллар, колонии начнут отходить от курса госдепа, лев выпустит из лап добычу и так далее. Обкусаем по ресурсам, опередим в технологиях, потопим АУГ…
— Смерть системы… Но, умирающая змея может напоследок укусить.
— Может. Поэтому Сладов — второй министр, как и ты. В его руках — наше выживание.
— Ладно. Без лирики. Вы даёте команду: свернуть операции управления «Д»?
— Конечно, нет! У системы должно болеть всё, вплоть до кончиков ногтей!
— А у нас какая система? Кастовая? У нас правит каста военных?
— Жрец у нас один — я, и то — с горя. На безрыбье и рак — рыба. Вы частично можете возместить, но, «частично»: потому, что не до конца прониклись необходимостью возрождения ведической культуры. Иванова, наоборот, заносит в религию. Семихлебов — отличный человек, но не военный, скорее учёный-реставратор. В первой истории кастовое общество победило некастовое. Стратеги переиграли тактиков.
— Каковы конкретные указания? Приказ не понял, Диктатор. О! Нет. Великий Стратег.
— Тфу на тебя. Я — обычный, умеренно умный, человек. Мой ум — ты, Лариса, другие. Я тебе обрисовал принципы по твоему направлению. А приказы дашь себе сам. Иди.
— Девочки, представьте, опять чувствовал себя дураком. Корибут сумел обычные вещи показать мне с другой стороны. И так — каждый раз. Знаю, что умнее его! Чувствую это интуитивно, но у него другой ум, числами не опишешь.
— Толь, Солнышко, любимый, успокойся. Зачем ты меряешься с ним яйцами?
— Маришка, я не меряюсь! Точнее, он, Корибут, не меряется. Само так выходит, зачастую, наши совещания выглядят как поучения отца строптивому сыну-подростку.
— Толя, смирись. Ему значительно больше лет, чем нам. То качество, которое тебя смущает, называется «мудрость». Люди, в процессе жизни, учатся; ум преобразует жизненный опыт в мудрость. У Александра Владимировича этого опыта было больше. И в сыновья, ты ему действительно годишься. Смирись, и радуйся, что он есть, может показать мудрое решение.
— Ах, здорово иметь двух мудрых жён, которые утешат, приголубят…
==== Поручение Рокотову.
— Александр Владимирович, доброго дня, чем обязан?
— И вам доброго дня, Александр Константинович. Нужно реализовать такое техническое решение: мост от Кубы к Мексике.
— … А почему — ко мне? А не к Сладову?
— Нет-нет, вы неправильно меня поняли. Информационный мост. Где-нибудь между мексиканским Канкуном и кубинским Лос-Кжуэлосом. На Кубе у вас проблем не будет, а в Канкуне нужно будет
— Извините, а мне ещё что-то делать придётся? Вы планируете, Юревич решает вопросы, Тюрин — изобрёл уже всё что нужно. Зачем тут я? Вообще!?
— Ну что вы, Александр Константинович, вам тоже работы хватит. Дотянуть Сеть до Кубы, может быть, через спутники. Это к Элэлу. Компьютеры, прочее оборудование, протоколы, прочее программное обеспечение — это всё ложится на ваши… плечи.
— Я могу знать желаемые характеристики моста?
— Я не знаю. Мы планируем начать прокачивать большие объёмы информации. Брать изображения из их камер наблюдения, обрабатывать, искать цели для ликвидации. Преимущественно элиту. Будем искать их автомобили по номерам. Натравим программы распознавания образов, бросим в наше Облако, пускай в фоновом режиме помогает людям Юревича. В мегабайтах — не скажу.
— Я не желаю ничего слышать о ваших кровавых делишках! Достаточно. Примерная пропускная способность канала мне ясна. Могу идти работать?
— Экий вы колючий. Не задерживаю.
— Саня, те указы, последние, что ты мне давал вычитывать. Есть вопросы.
— Что там плохо поняла? Или есть ошибки?
— Грамматических ошибок там нет. И всё понятно. Но… Непонятно. Как так можно? Почему ты так жесток? Почему их нужно уничтожать? Бездомных собак, уродов. Собакам можно построить приюты, уродов сдавать в больницы.
— Я не жесток, а рационален в этом вопросе. Нет ненависти, не получаю удовольствия от чужих мук. В данном случае, это, скорее, ты абстрактно-глупо-добрая. В двух словах объясню. Абстрактно — это вот если бы этот урод у тебя кого-то близкого зарезал, то ты бы изменила своё мнение. Или, хотя бы, тридцать уколов после укуса собаки получила. Теперь глупость. Идёт Великая Отечественная Война. С поля боя вынесли много раненых. Вот: человек с полуоторваной рукой. Ему её отрезают. Очень жалко, это кусок его тела. Но если не отрезать — заражение крови и смерть. А так, без руки, он поживёт ещё. Если бы на одного врача в день было по одному раненому, тогда, может быть, повозившись, руки и пришили, срастили бы нервы, крупные сосуды, сухожилия. Микрохирургия называется. Если бы были антибиотики, то раненый после этих издевательств и выжил. Ещё и наркоз желателен. Но ты должна помнить: в Великую Отечественную не было такой лафы у врача: один раненый в день. Был поток.
Так и у нас сейчас. Идёт война. Она ведётся другими средствами, но нас хотят всех уничтожить и захватить нашу землю. Есть раненые, покалеченные, убитые. Приходится выбирать: кого лечить, а кого вынести в карантинный сарай, пусть там доживает, мучается, кричит от боли, но не заражает инфекцией лёгких и средних раненых, которые выживут. Нам приходится делать трудный выбор и принимать жёсткие решения. Больного пивом и сигаретой — лечим, больного развратом и водкой режем по живому, мучаем, но тоже — лечим. Больного туберкулезом, выродившегося, как социальная личность, бомжа — выселяем в карантинное гетто. Впрочем, бомжей у нас давно нет. Потомков наркоманов, неполноценных генетически, считаем неизлечимыми — добиваем из гуманных соображений. А та еда, которую мы не скормим психу за всю его бесполезную жизнь, даст возможность выкормить ребёнка в нормальной семье. Абстрактное милосердие не выдержит критики здравым смыслом.