Ракетчики
Шрифт:
— Александр Николаевич, ты не один такой. Я и не чаял так быстро стать полковником.
— Я не только о том, Кира, я вообще. То, что нам туфту чешут и партия, и замполит, и газеты — это было понятно. А вот, что всё настолько продажно — не думал. Противно.
— Эт самое, а я теперь нисколько не сомневаюсь, что всё так и будет, как нам рассказывал Александр.
— Ну, уж, нет! Не будет! Что я, зря «прыгнул» с капитана на полковника?! Жилы порву, всё, что от меня зависит, сделаю, но постараюсь изменить историю.
— А меня интересует один вопрос: этот генерал, из финансового управления, он, что, правда, лишился потенции, так сказать?
— Га-га-га!
— Ну, кто о чём, а вшивый о бане.
— Что бы ещё нашего Кармышова волновало?
—
— Га-га-га!
— Серёга, сам подумай, стал бы он так жопу рвать, при других раскладах?
— Александр, а ты и нас так бы мог прижать?
— За кого вы меня принимаете? Мы — команда. Это дело добровольное. В самом плохом случае, сотру память и отпущу на всё четыре стороны. Да и таким способом можно прижать только Серёгу.
— Га-га-га!
— Ну что, звёздочки обмыли, назначение — тоже, хватит с вас. Теперь вы до 91-го — не пьёте.
— Саня! Саня! Ты чё, брат?! Не надо! Не делай этого!! Как мы жить-то будем?!
— Ага, купились!
— Тфу на тебя!
— Зараза!
— Это не смешно.
О связи и взаимодействии мы договорились. Остальная часть службы докатилась ровно. Проводил занятия по рукопашке иногда, в тесном кругу, служил, совершенствовал свои навыки. Звонил прямо с городского телефона части через восьмёрку. Домой, Ковалёву, офицерам. Мои офицеры устраивались на новых местах, перевозили семьи, меняли квартиры и дома. В апреле мы с Кучеренко минировали учебные головки и взрывали. Взвод охраны, и я в том числе, стояли в оцеплении. К учебной боевой головке привязывали проволокой по периметру сорок килограммов тротила и подрывали. Осколки за полкилометра разлетались по лесу. Один, в соседнее дерево, где я стоял, врезался. Здоровый такой, как тарелка размером, с рваными краями. Головка — в куски, скоро и наша страна — так же…
В начале мая меня уволили в запас, в первой партии дембелей. Никакой дембельской работой не подгружали. Это прощальный подарок команды.
Глава 2
Вот я и за воротами части. Май, пахнет весной, девушки за окнами автобуса ходят уже в лёгких платьях. А мы паримся в ПШ — полушерстяном кителе парадной формы и таких же тёплых штанах. Но иначе — «не положено». Два года службы прошли. По-разному прошли. Главную ноту в настроении играет ощущение перехода. Пусть, последние два месяца были наполнены реальными активными действиями, но, всё же, не совсем теми, которыми надо. Я усилил свою физическую форму, усовершенствовал волховское искусство, успел создать заделы и в других направлениях, но это были предварительные действия. В кармане лежало, оформленное ещё Емцем, направление в ракетное училище. Отдельно — характеристика, скорее ода; в училище должны просто повеситься, если им не достанется такой замечательный солдат в качестве курсанта. Эти бумажки ничего не решали — мы уже договорились с Черноусовым, но мало ли?
Впереди ждало самостоятельное плавание и период активных, рискованных действий. Двадцатилетний пацан бы с этим не справился, ну а я… Не знаю. Умом понимаю, что другого пути мне не выбрать, но бьёт какой-то мандраж. Может быть, давит груз ответственности? Не знаю. Реакция молодого организма. В голове всё нормально.
— Фр-р-р-р-р-р. Фр-р-р-р.
Это Коля Белич, один из двух солдат, с которыми мы вместе едем домой. Это он что-то сказал. Он очень шустрый. Высокий, худощавый, жилистый и очень быстрый. Можно было бы его сравнить с Носовским персонажем Торопыжкой, но… Нет, нельзя, не подходит. Он не растяпа, хотя и не гений ловкости. Но делает он всё раза в два быстрее остальных людей. Говорит, двигается, одевается. Все по тревоге за 45 секунд успевали встать, накинуть на себя одежду, не застегивая её, запихнуть «по-тревожному» портянки и ноги в сапоги. У Коли за это же время было сделано всё правильно: все пуговицы застегнуты, портянки намотаны правильно —
— Занг, занг. Жжок, жжок.
А это второй мой сослуживец ответил Коле. Вадим Шоков. Откуда-то с Кубани. Учился в техникуме на баяниста. Слова рубленные, злые, твёрдые, почти всегда с лёгкой ехидцей. Бывало он и «есть» так отвечал, что непонятно было — нормально говорит или с подколкой.
Никаких планов на этих парней у меня не было, поэтому внимания их неспешному дорожному разговору я не уделял. Адресами и телефонами мы давно обменялись. От части до Стрыя нас забросил наш армейский КУНГ, от Стрыя до Львова — тряслись на ЛАЗ-е. Сколько-то пробыли на жд-вокзале и разъехались каждый своим поездом. Помню этот момент в первой жизни. Служил с ребятами два года, почти родня. Ели из одного чугунка. Под дождём мокли, шлаковату разгружали, на учениях зимой мёрзли. А потом раз — пустота. Ещё не чужие, но уже не свои. По жизни — слишком разные люди. А клея не возникло. Как, например, у афганцев, друг другу жизнь спасавших. Да… В этой вариации у меня в любом случае трепета в душе не возникло. А привлекать молодых, не воевавших нет смысла.
Вот я и один. Эдакий затянувшийся прыжок в пропасть. Поезд полз от Львова до Запорожья около суток. Вечно где-то стоял. Ну а я пребывал в прострации. Вроде уже сто раз обо всем передумал, всё рассчитал, но… Планы в нашей голове, а жизнь — снаружи, и она реальна.
Звонок в дверь, мама, поцелуи, радость, сестрёнка на шею вешается. Слёзы у мамы на глазах. А у меня внутри пустота. Лицедействую: шучу, рассказываю, обнимаю, тоже целую.
— Ма, как вы тут?
— Хорошо. Сырники будешь?
— Я ж с армии, я всё буду.
— Таня окончательно выздоровела, сырники ей делала. Да и вообще, она может есть уже почти всё. Пока не рискую ей давать лук, чеснок, сильно кислое, острое…
— Это понятно. Что у тебя с Ковалёвым? Почему он тебя в Москву не забрал?
— Он хотел, только я ему условие поставила. Ну что я, девочка, что ли? Зачем мне ехать в другой город на съёмную квартиру? Да ещё и в качестве непонятно кого. Пока не разведётся с той, пока не женится на мне — никуда не поеду.
— Может это и к лучшему, активнее «булками» шевелить будет.
— Что? Я тебе воду в ванную набираю, фу, вонючий.
— «Булками» — это значит задницей. Жаргон такой. Спасибо, тьфу, благодарю, ма, ванна — это хорошо.
— Сань, а Сань, а как ты Николая заставил? Он мне ничего не говорит.
— Ма, потом.
— Нет, скажи!
— Яйца пригрозил отрезать. Всё, потом поговорим.
Люблю ванную. Может потому, что не мог её принимать два года. Солдатские помывки в душевой — совсем не то, а в конце прошлой жизни так и подавно — роскошь. Если быть точным, то следует сказать, что телу приятны ощущения. Это конечно не те волны эмоций, что были мне доступны до «усекания» души, но есть то, что есть, с этим ещё долго жить; фактически — уже привык к подобному состоянию.
— Что тебе баба с дедом рассказали?
— Что вашу часть расформировывают, что ты с офицером ездишь по другим городам, ищешь места для офицеров своей части, договариваетесь с командирами. А что, что-то не так?
— Не-не, всё так. А ещё?
— Ну, что ты там подай-принеси, вроде денщика. Поблагодарила деда Колю за деньги. Что это они расщедрились, так и не поняла? Бабка деньги с книжек сняла, золото на них накупает.
— Я знаю, ма.
— А где ты те деньги взял, что мне в декабре привез? Последнее время в жизни полоса денег: дед от бабки подарил, ты привёз, Николай дал, когда гостил. Четыре года пусто, с хлеба на воду перебивались с Танюшкой. Почти. А теперь — густо.