Ракетчики
Шрифт:
— Дерьмо вырастет.
— Точно.
— Где ещё предлагаете рассмотреть эту концепцию? На производстве? Гони брак — не хочу! Свобода! В общественной жизни? «Хочу — тут гараж поставлю, фигня, что он дорогу перекрыл, мне — удобно». Свобода грабить, как у Махно? Нет, нехорошо. Где применить этот принцип, чтоб он выглядел полезным? Например, свобода научного творчества, да? А как быть с бесполезно потраченными средствами на разработку вечного двигателя или универсального растворителя? О свободе гуманитарного творчества мы с вами говорили во время обсуждения цензуры и идеологических диверсий Запада. Чтоб вы знали: свободы слова у них нет. Если журналист разок напишет что-нибудь не соответствующее политике издания и власти — тут же уволят с «волчьим билетом». Фильмы, литература, прочее, должны воспитывать патриота нашей земли, а не космополита, потенциального предателя; созидателя, а не потребителя. Ясное дело, тут мы не должны наступить на те же грабли, на которые наступили коммунисты. Гордость и патриотизм нужно воспитывать не самыми длинными реками, а славными делами предков и естественными культурными традициями. «В СССР секса нет» — вторые грабли. Родители и школа в старших
— Ладно, со свободой разобрались, хотя Серегу жалко. Га-га.
— Га-га-га!
— Не ссы, Серега. Скоро будем вводить многожёнство. Частично это компенсирует твои потери.
— Га-га-га!
— Нормально. Тут ты критикуешь разврат, а рядом планируешь вводить многожёнство?
— Александр Николаевич, это отдельная большая тема на полчаса минимум. Давайте я закончу про братство и равенство, а потом вы мне напомните, а?
— Напомню, не сомневайся.
— Эт самое, а чем плоха свобода слова у нас? Про буржуев ты сказал, что у них её нет. Но ведь это хорошо, что можно рассказать про кровавые дела Сталина и Берии. Или не так? Горбачёв, конечно, сволочь, но его гласность была неплоха. Нельзя же так, огульно целые слова критиковать.
— Алексей Степанович, дорогой наш, никто слова из обихода не выводит. По порядку: гласность Горбачёва — это совсем не свобода слова, и тем более не полное информирование населения. Это пиар и профанация. Гласность сделана врагами для опорочивания нашего строя, культуры, достижений. Второе: Сталина и Берию критиковали враги. Позднее были более объективные исследования и информация соответственно: оба эти человека были едва ли не единственными нормальными руководителями среди партократов. Это огромная тема на три часа, сейчас об этом не буду. И, наконец, в-третьих, о самой по себе свободе слова. Её не бывает, это миф. Подрались два пацана. Один победил. Второй, убегая, обзывается. Это и есть иллюстрация основного принципа свободы слова: оружие слабого. Те же революционеры 905-го и 17-го. И Горбачёв со своей гласностью подпадает под эти же принципы. Главная идеология была сильна в умах советских людей. Причём, я не обсуждаю сейчас её истинность, пользу для общества, государства. Важно, что большинство людей её принимало. Вот свобода вранья и раздёргала потихоньку мировоззрение. А потом люди сами разломали свою страну. Тут же ж как… Там фактик передернул, там тенденциозный комментарий событию дал, сказал часть правды, и так далее, и тому подобное. Врать легко. Есть такие профессионалы. Извратить можно всё что угодно. А большинство людей не могут знать всё обо всём на уровне докторов наук. В защиту этой самой свободы слова в капитализме высказывали такую точку зрения. Это я, кстати, играю за противника, вы ещё до такого додуматься не можете — не видели этой самой свободной прессы во всей её красе. А я насмотрелся в своё время. Да, точка зрения: СМИ могут врать, но они не должны врать одинаково. Часто это формулировалось как «не должны принадлежать одному владельцу». Это не важно. Так вот, опровержение простое: из десяти разных врак вовсе не обязательно сложится подлинная картинка. А, уж, то, что ум обывателя найдёт среди стога вранья иголку правды — очень маловероятно. Зато эта самая свобода слова даёт возможность врагам разлагать общество изнутри; мешает проводить цельную идеологию. С точки зрения управления страной это плохо. Такой мой ответ, товарищ Рубан.
— Не, ну ты, эт самое, не обижайся, я слышал, думал, тебя спросил. Ты ж… старше, знач — умнее. Гэ-гэ.
— Так. Всё. Нормально. Замяли, для ясности. Саня, излагай идеологию дальше. Что там было следующим номером? Равенство?
— Ладно. Равенство. Этот лозунг предлагалось рассматривать как равенство всех и во всём. Перед законом, при выборах кого-нибудь и куда-нибудь. В трудовых, семейных, прочих взаимоотношениях. Разве равен, как офицер, по своим деловым качествам, старший лейтенант Самсонов кому-либо из вас? Или даже разгильдяй Таракан? Разве равен, с точки зрения пользы для страны и народа, столетний старик при смерти и двадцатилетний здоровый парень? А с точки зрения боевых возможностей вышеозначенный парень и беременная баба? А с точки зрения жизненного опыта и, как следствие, с точки зрения зрелости, как избиратель, вышеозначенный парень и сорокапятилетний отец трёх детей типа Касьяна? На Западе довели до абсурда эти равенства. Ювенальная юстиция дала возможность пятилетним детям заявлять на своих родителей в суд. Тех реально садили в тюрьму за пару шлепков по заднице. Иногда и незаслуженно: мало ли где ребёнок синяк поставил. Сексуальное равенство обязывало родителей четырёхлетних детей обучать мастурбации. А у тех родителей, которые не обучили — насильно забирали детей. И отдавали на усыновление в другие семьи: прежде всего в те, где проблемы с собственными детьми. А это семьи педиков и лесбиянок.
— Норррмально.
— Да-да, Александр Николаевич, вот именно: у них это было нормально. Нормальные такие семьи. На время начала ядерной войны в 2035-м, когда ещё работали СМИ, и велась статистика, процент гомосемей и других нетрадиционных семей составлял около 30 %.
— Них… фигассе!!
— В России в свидетельствах о рождении стали писать не «отец» и «мать» а «Родитель 1» и «Родитель 2».
— Вобля!
— Твою мать!
— Подобного дерьма было выше крыши, я вам обо всем даже рассказывать не хочу, а то вы на неделю выйдете из строя. Давайте разберём всеобщее равное избирательное право. Представим несколько ярких типажей: пенсионер без внуков и детей; мать пятерых детей; муж этой матери, простой работяга, который тянет две работы, чтобы прокормить семью; учитель истории средних лет с детьми и внуками; министр; директор завода; студент. У каждого свой кругозор, потребности, видение развития страны. Это хуже лебедя, рака и щуки. По любому вопросу.
— А как насчёт равенства перед законом?
— Вот ты, Толя, идешь домой, никого не трогаешь. К тебе пристал пьяный, вы подрались, свидетелей нет. Вам нужно оформлять обоюдку. Здорово? На практике менты в таких случаях подыгрывают трезвым. Компенсируют недостатки законов. Ладно, начну с исторических традиций. Какой-нибудь Дартаньян мог конём затоптать простого горожанина и в суде у того простолюдина было бы очень мало шансов: сословия не были равны. Так же само и на Руси: Салтычиха могла замучить сотню крепостных и никакой закон ей не указ. Сынки партийцев могли задавить на служебной машине работягу — дело заминали, делали работягу пьяным, откупались и так далее. В России сейчас уже появились, а дальше их будет только больше, — мажоры, нувориши. С ними будет аналогично: никакого практического равенства перед законом. Кто сильнее — тот и прав. В странах Запада: верховенство права. Только реализуется это через закорючки в законах. Если ты богат: нанимаешь крутого дорогого адвоката и выигрываешь. Если сбил бомжа на дороге — нет проблем, никто от его имени заявление не оформит, а без бумажки…
— Но мы-то — лучше! Мы хотим построить более справедливое общество!
— Точно! Только сначала нужно будет долго определяться с понятием «справедливость». Моё видение вопроса такое: тут тоже не может быть равенства. Более того, его невыгодно вводить. Представим себе крайнюю ситуацию: талантливый учёный сбивает бомжа на дороге. Насмерть. Мы садим учёного года на четыре. Пусть даже в тюрьме его не убили, не изнасиловали, не выкачали военную тайну. Просто он просидел эти четыре года. Сильно потерял квалификацию, но главное: работы по важному оборонному проекту отстали на четыре года. На нас напали и всех испепелили атомным огнем. Это справедливо? С точки зрения равенства перед законом — справедливо. С точки зрения пользы для народа — глупость и вредительство. А ведь бывают провокации, судебные ошибки, зависть, оговор, круговая порука. Мы сейчас ввели квартальных и других старост. Пусть, например, в доме живёт некий умник, которого мы ещё не успели отселить в Касталию. Его большинство, в том числе и староста, не любят. При желании — загнобят. А тут бац — препятствие: высокий рейтинг. Ни своему старосте, ни сожителям по дому он не подсуден.
— Не, Саня, ты загибаешь. Примеры выбираешь слишком… крайние. В жизни так редко бывает.
— В некрайних случаях принцип тот же, только вред для страны меньше. Не так наглядно и очевидно. Ты сам, Александр Николаевич, у нас в части в случае драки между солдатами равенство не исповедовал: наказывал «дедов», а не «молодых».
— Так то — совсем другое дело: мы ж знаем, что «деды» занимаются неуставными взаимоотношениями, а «молодые» могут только защищаться.
— Но ведь подход всё равно не равный! Хотя ты и подводишь сюда шерлокхолмовскую дедукцию. И ещё пример из армии: как решались противоречия между лейтенантом и генералом?
— Чаще всего в пользу генерала, это ясно. Вон, Толя на себе прочувствовал.
— Но ведь это армия! А Толя не только авторитет генерала пытался уронить, но и на главный армейский принцип: иерархию, покушался!
— Но ведь я был прав!
— Вот для этого мы и создали систему инспекторов. Чтобы компенсировать подобные перекосы. С ответственностью за лжесвидетельство и прочее. Но вы меня не слышите. Равенство — не то же самое, что справедливость. И, уж подавно, не даёт пользы. Есть какое-то нарушение, за которое предусмотрен штраф: 50 рублей. Для всех. Это правильно?
— Ну, правильно.
— А в некоторых буржуйских странах не так сделано. Размер штрафа определяют в зависимости от зарплаты нарушителя. Помню, один крутяк на мотоцикле что-то нарушил, так ему около ста тысяч штрафа насчитали. Страну и валюту не помню, но было много. Как вам такая система? Притом учтите, на Западе сильно разнятся доходы. У одного может быть зарплата тысяча в месяц, а у другого — миллион.
— Ну, тогда эта схема лучше. Можем и мы у себя ввести.
— Вот! Только теперь обратите внимание на слова. «Лучше» — это не «равенство», и даже не «справедливость». Какая такая справедливость в том, что за один и тот же вред обществу разные люди платят неодинаковую сумму? Если рассматривать штраф, как компенсацию вреда — неверно, а если как воспитательный стимул — боле-мене верно. Так?