Рама для картины
Шрифт:
Это была дежурная.
— Ваши друзья просят, чтобы вы спустились вниз, они в машине.
Оставил у дежурной ключ, прошел через центральную дверь к продуваемой ветром и разогретой солнцем стоянке. Огляделся — Сары с Джиком не было.
Было бы немножко лучше, если бы левая рука не была подвязана под рубашкой… А так — они просто схватили меня, я потерял равновесие и упал. Подхватили, бесславно засунули в машину.
Внутри сидел Вексфорд: комиссия по приему гостей в составе одного человека. Враждебность его глаз за тяжелыми
На нем по-прежнему галстук-бабочка; веселенький горошек не очень-то соответствовал серьезному предмету в руке.
Толкнули меня к нему Гриин и парень, которого прежде не встречал; он был похож на Бровастого. Сердце ухнуло вниз быстрее, чем лифты в «Хилтоне». Оказался зажатым между Бровастым и Вексфордом, а Гриин уселся впереди, на водительское место.
— Как меня нашли?
Гриин, злобно оскалясь, достал из кармана поляроидный снимок и протянул мне. Мы втроем — Джик, Сара и я — стояли у киоска в аэропорту.
Понял: женщина из галереи, наблюдая наш отлет, не теряла времени зря.
— Поспрашивали в гостиницах, — сказал Гриин. — Это было нетрудно.
Не стал ничего говорить. Надо было немножко перевести дух.
Никто из них тоже не выказывал особого желания беседовать. Машина тронулась, Гриин вывез нас в город. Вексфорд злорадно уставился на меня. Бровастый стал закручивать мне правую руку за спину; хватка была такая, что не до прений. Не давал выпрямиться. Голова моя почти касалась колен. Все это было унизительно и больно.
Потом Вексфорд сказал:
— Хотим получить назад наши бумаги. — Ни капли любезности в голосе. В его намерения не входило заводить светскую беседу. Он изливал свою тяжелую мстительную злобу, не оставляя ни малейшей возможности для неверного истолкования.
Господи, подумал я жалобно, каким безнадежным кретином надо быть, чтоб так влипнуть.
— Слышишь? Хотим забрать список и все остальное, что вы взяли.
Не ответил. Был слишком занят своей болью.
По звукам, долетавшим до меня снаружи, понял, что проезжали по улицам утреннего города с его обычной суетой. Голова моя находилась ниже уровня окна, видеть ничего не мог.
Через некоторое время машина резко свернула влево, потом стала подниматься в гору. Ползла вверх несколько миль, как мне показалось. На самом верху мотор чихнул от натуги. Дорога пошла вниз.
Пока ехали, обходились почти без слов. Мои мысли были самыми скверными. Как мог, старался гнать их от себя.
Отдать Вексфорду его список, ну а потом?
После долгого спуска машина, слегка притормозив, повернула направо. Городские звуки сменились шумом моря. Значит, свернули с главной магистрали, едем по дороге, которой нечасто пользуются.
Более уединенное место трудно было сыскать. Дорога шла вдоль моря, по краю, так близко, что почти сливалась с берегом. А берег густо усеян остроконечными, грубыми камнями. Между ними пенились белые волны. Справа, круто взмывая вверх, поднимались зубцы утесов. Впереди дорога упиралась в нечто похожее на карьер. Из скал выломаны куски, пыльные прогалины чередовались с кучами мелких острых камней. Видно, тут просеивали щебенку.
— Где список? — спросил Вексфорд.
Гриин, сидя на водительском месте, повернулся и посмотрел мне в лицо.
— Ты нам все равно скажешь, — процедил он. — Будем бить тебя не кулаками, а вот этими обломками скалы.
Бровастый сказал обиженно:
— А чем плохо — кулаками?
С кулаками у Гриина было так же, как и у меня: не способен никого ударить так сильно, чтобы был желаемый эффект. А вот здешние камни, судя по их виду, сгодятся.
— А если скажу?
Не ожидали, что будет так просто. Уловил удивление на лицах, и это мне даже польстило. Но в выражении лиц была вороватость, не предвещавшая ничего хорошего. Регина, подумал я, разбитая голова Регины.
Посмотрел на скалы, на карьер, на море. Удобного пути к отступлению не было. А позади — дорога. Если побегу туда, они догонят на машине и уничтожат. Это если смогу бежать…
Сглотнул, изобразив подавленность, что, впрочем, было не так уж трудно.
— Я скажу вам… Но не в машине.
Наступило короткое молчание, пока они соображали; в их планы не входило устраивать большой грохот с киданием камней; не стали возражать.
Гриин перегнулся вправо, к бардачку, открыл его и вынул револьвер. Моих знаний об огнестрельном оружии хватало, чтобы отличить револьвер от пистолета, и это был револьвер — оружие, главное достоинство которого в том, что никогда ничего не заедает.
Гриин обращался с ним скорее уважительно, чем фамильярно. Молча показал его мне, положил обратно в бардачок, оставив откидную дверцу открытой, чтобы орудие угрозы было перед глазами.
— Ну, выходи.
Вышли, и я позаботился о том, чтобы оказаться с той стороны, где море. Ярко светило солнце, а ветер здесь, на открытом берегу, дул гораздо сильнее. Он был просто пронизывающим. Тщательно причесанные волосы Вексфорда поднялись дыбом, лысина на макушке оголилась. Выражение лица у Бровастого стало еще более идиотским. Глаза Гриина были неотступны.
— Ну, — сказал Вексфорд грубо, стараясь перекричать грохот моря и свист ветра. — Где список?
И я рванул от них изо всех сил — к морю. Сунул правую руку под рубашку, дернул за повязку.
Они заорали, кинулись за мной, почти наступая на пятки.
Я выхватил список зарубежных покупателей из-под повязки, сделал рывок с листками в руке, размахнулся — и швырнул в воду. Странички разлетелись, но прибрежный ветер, бережно их подхватив, понес — как большие листья деревьев — в море.