Рамсес II Великий. Судьба фараона
Шрифт:
Иногда выходило так, что Па-Рамессу по нескольку недель не появлялся в своем дворце.
Однажды, вернувшись, он увидел, что в покоях Нефертари царит оживление: двое лекарей и три повитухи распоряжались армией дворцовой прислуги. Тийи встретила его у двери:
— Она скоро должна родить.
Он подошел к кровати супруги и погладил ее по лбу. Когда он отнял руку, она была влажной.
Но первый крик Нефертари издала ближе к вечеру. Он был душераздирающим. Разрыв плевы изнутри. Па-Рамессу не мог думать ни о чем другом. Ужас отразился на лице Исинофрет, прибежавшей из своей комнаты.
В седьмом часу пополудни Па-Рамессу
— Мальчик! — объявил лекарь, перерезая пуповину.
Па-Рамессу подбежал, чтобы получше рассмотреть свое первое дитя, которое повитухи обмывали в лохани. Он мысленно взмолился Амону — крохотное создание было уродливым, — но, присмотревшись, испытал прилив нежности. Тийи, Тиа и Именемипет вывели его из комнаты. Навстречу им бросилась Исинофрет с перекошенным от страха лицом, спросила, жива ли Нефертари, и, получив утвердительный ответ, разрыдалась.
На следующий день Туи навестила Нефертари и преподнесла ей второе золотое ожерелье, на этот раз украшенное изображением Хора в обличье ястреба с красными глазами.
— Ты уже придумал имя для своего первого сына? — спросила мать у Па-Рамессу, когда принесли спеленутого младенца. Не получив ответа, она сказала: — Предлагаю назвать его Именхерунемеф.
«Амон от него справа». Нефертари согласилась с выбором свекрови, и Па-Рамессу подчинился решению женщин. Кормилица передала ему мальчика; глаза отца и сына встретились — глаза соправителя одного из самых могущественных государств и глаза самого беззащитного существа на свете. Па-Рамессу ощутил необъяснимое волнение. Ребенок икнул, пустил слюну и заплакал; отец вернул его кормилице.
Никто не может думать обо всем одновременно.
Пять недель прошло, прежде чем Нефертари вернулась на супружеское ложе. Роды супруги знаменуют паузу в жизни мужчины; благодаря этому событию он понимает, что в мире все не так просто, как ему казалось. Нет, он вовсе не хозяин своему телу и телу своей супруги, и еще меньше — их спаренным телам; здесь правят другие законы. Это был новый знак Па-Рамессу об ограничении его власти. Только наделенные вечной жизнью являются истинными царями. Он снова вспомнил свое царственное имя, Усермаатра.
Утолять его плотский голод выпало на долю Исинофрет.
Однажды, раздевшись перед ним, она вдруг повела себя еще более жеманно, чем обычно, — стала отстраняться, когда он попытался ее обнять, избегала объятий, не отвечала на поцелуи и в конце концов надула губы и приняла вид «женщины, которой есть что сказать». Он спросил у нее, в чем дело.
— Я беременна! — жалобно воскликнула она.
— Но ведь это прекрасная новость! И как давно?
— Больше месяца.
— Ты должна радоваться.
— Я буду как Нефертари… Ты видел, как она мучилась…
— Ее мучения заняли час. Она подарила мне первого сына.
Как бы то ни было, кости были брошены. Упоминание о ранге, приобретаемом благодаря этой беременности, вернуло Исинофрет хорошее настроение и сделало более сговорчивой и щедрой на ласки. А Па-Рамессу подумал, что Нефертари как раз поправится, когда ему придется покинуть ложе Исинофрет. Так что все складывалось неплохо: пока одна ждала ребенка, он мог наслаждаться обществом второй.
Человек
Па-Рамессу тоже уловил какие-то сигналы, но не смог их расшифровать. Что-то не ладилось в этом мире. Но что?
Некоторые депеши послов в странах Азии, особенно тех, кто пребывал в стране хеттов, вызывали у него тревогу. Так, царь хеттов по имени Мурсилий II в последнее время активно налаживал связи с соседями — странами Лукка, Кешкеш, Киззувадна, Миттани, и неважно, доброжелательными или напряженными были ранее их отношения. Разве не свидетельствовало это о стремлении создать союз, противостоящий Земле Хора? Кроме того, комендант крепости Кадеш жаловался, что набеги шасу становятся все более частыми и дерзкими; при этом не следовало забывать, что хетты традиционно поддерживали племена шасу и использовали их, чтобы заставить египтян нервничать. Похоже, хетты готовились к войне, целью которой было взять Кадеш и упрочить свое присутствие на территориях, примыкающих к границам Земли Хора.
Первыми, с кем Па-Рамессу поделился своими подозрениями, были военачальники. Те согласились, что ситуация за годы после взятия Кадеша стала более напряженной.
— Долина Великой Реки плодородна, — сказал Аамеду. — Она всегда возбуждала зависть у наших азиатских соседей, доказательством чего являются события столетней давности, когда твоя славная прародительница Хатшепсут изгнала их из страны. Военная мощь Хора также раздражает азиатских государей, поскольку они понимают — расширение собственной территории в эту сторону невозможно. Поэтому они выискивают у нас слабые места и без конца проверяют, способны ли мы дать отпор.
— Вы поставили в известность моего божественного отца?
Замешательство собеседников не укрылось от Па-Рамессу.
— Его величество полагает, что нет причин для беспокойства, — ответил Аамеду после паузы.
Па-Рамессу не стал настаивать.
Через несколько дней пришло сообщение от коменданта Кадеша. Он уведомлял о том, что к северу от крепости, в местности под названием Нукатче собираются силы противника. Как обычно, первым об этом узнал Па-Рамессу, которому отец доверил читать всю царскую официальную переписку. Отныне в руках сына фараона сосредоточилась вся гражданская и военная власть. Тоном, который мог себе позволить скорее соправитель, чем послушный сын, на утреннем Совете в присутствии специально приглашенных Небамона и военачальников Па-Рамессу затронул больную тему.