Рандеву в лифте
Шрифт:
– Боже правый, похоже, что я пропал! – прошептал он и, присев на кофейный столик, взъерошил пальцами волосы. То ли вследствие общего переутомления, то ли по какой-то иной причине у него возникла тупая боль в голове. И по мере того как она расползалась ото лба к затылку, Доминик все больше утверждался в предположении, что породила ее вовсе не усталость и даже не фрустрация, но кое-что похуже, а именно – ужас, чувство, столь же чуждое ему, как и любовь.
Вспомнив о любви, Доминик вздрогнул и распрямился, почувствовав щемящую боль в области сердца. Он встал, сделал по комнате несколько шагов и потер живот – в этой части его тела тоже возникло неприятное ощущение. Уж не заработал ли он себе язву? Таких последствий для своего здоровья он еще не имел
Ему вдруг стало душно, и он, ослабив узел галстука, скинул пиджак, отшвырнул его на диван, чтобы не сковывал ему движения, и начал метаться по номеру, словно взбесившаяся пантера, бормоча:
– Что же делать? Что делать?
До деловой встречи со Стефанией оставалось еще три часа. Потом лимузин умчит его в аэропорт, откуда он улетит в Данию. А как же Калли? Доминик подошел к бару, плеснул в бокал неразведенного виски, но пить не стал и вернулся к огромному, почти во всю стену, окну.
– С этим пора заканчивать, – задумчиво произнес он, уставившись невидящим взглядом на подсвеченные монументы внизу. Нужно довольствоваться тем, что у тебя хорошо получается, и не пытаться прыгнуть выше головы. Пусть Калли залижет свои сердечные раны, нанесенные ей негодяем Питером, и продолжает строить свою новую, счастливую, жизнь, которая пока складывается вполне удачно. И нечего ему морочить этой девчонке голову, все равно из этого получится только очередной конфуз: как бы ни пыжился, ему никогда не удастся ее полностью удовлетворить.
Доминик чертыхнулся и наморщил лоб. Ему не хотелось становиться очередным подонком, наплевавшим Калли Монтгомери в душу. Она заслуживала настоящего счастья, он же до сих пор не сумел осчастливить ни одну женщину, потому что не желал брать на себя серьезные обязательства. Он готов был помочь женщине материально, потратить на нее свое драгоценное время. Но никогда и ни с кем не делился своими мыслями, планами и мечтами. Пожалуй, исключение он впервые сделал только для одной Калли, рассказав ей о себе за одну ночь гораздо больше, чем он рассказывал Изабелле за все время их неудачного романа.
Знаменательным было то, что получилось это у него легко и непринужденно. Однако уповать на столь же удачное продолжение их отношений было рискованно. Прежде риск ему был не страшен. А сегодня утром, провожая взглядом такси, увозившее Калли, он внезапно ощутил в груди боль и сообразил, что это ноет уже вовсе не старая, а свежая рана! Вот тогда-то ему и стало страшно, он понял, что влип в серьезную историю, которую, сам того не желая, он же и затеял.
А началось все на первый взгляд с благородного желания помочь одинокой разведенной молодой женщине вернуть себе утраченное самоуважение. Несомненно, определенную роль в этом сыграл и телефонный разговор с Изабеллой. Но не будь Калли так аппетитна и темпераментна, он бы успокоился, утолив голод плоти, и забыл бы о ней, как только покинул кабину лифта. Однако она загадочным образом ухитрилась так его раздразнить, что он продолжал о ней думать и был готов утешать ее часами, сутками, месяцами, годами…
– Проклятие! – в сердцах воскликнул Доминик, потеряв самообладание. Оставаться в одиночестве в номере он больше не мог, а потому покинул его и спустился на лифте в подземный гараж, намереваясь безотлагательно встретиться с Калли. В последний раз. Просто чтобы с ней поговорить. А потом навсегда расстаться и жить своей жизнью, сохранив об их знакомстве самые теплые воспоминания.
Калли сидела за обеденным столом, тупо глядя на телефон, и тщетно пыталась успокоиться, прежде чем позвонить в офис Стефании и сказать ей, что на работу она сегодня не вернется. Возможно, что и вообще никогда, потому что она была не готова к новой встрече с Домиником. Нет, говорить об этом боссу она, разумеется, не собиралась, поскольку пока не решила, останется ли ее помощницей или же нет.
– Не принимай все это близко к сердцу! – произнесла Калли, словно заклинание, но это ей не помогло, нервная дрожь не унималась. И дело было не только в Доминике, причина волнения крылась глубже, в ее мировоззрении, отношении к себе и своему будущему, в понимании смысла жизни. Ей пора было окончательно определиться, решить, кем она хочет стать, готова ли уподобиться таким, как Стефания и Доминик. Иными словами, хочется ли ей получать удовольствие главным образом от успешных коммерческих сделок, азарта от игр с высокими ставками, посвятить свои лучшие годы, силы и знания погоне за успехом в бизнесе и готова ли она распрощаться с мечтой о семье и детях?
Калли грустно усмехнулась, вынужденная признать, что свой выбор она уже сделала – в пользу карьеры. И не потому, что разочаровалась в своих прежних мечтах и больше не считала личное счастье достойной целью. Просто она не хотела рисковать, опасалась опять потерпеть на этом поприще неудачу. Куда легче и спокойнее было карабкаться по карьерной лестнице, полагаясь исключительно на самое себя и не подвергая угрозе благополучие своих близких.
– Так чего же ты хочешь? – опять спросила она, глядя на телефонный аппарат, и тоскливо вздохнула. Казалось бы, только вчера она ощущала себя счастливейшей женщиной в мире. С получением новой должности она обретала долгожданную возможность осуществить многие свои заветные желания. Кроме того, повышался ее социальный статус. Перед ней раскрывались заманчивые горизонты стремительного карьерного роста. Разве не об этом она мечтала, соглашаясь на временную работу у Стефании? Да, именно об этом, подтвердил ее внутренний голос. И тотчас же задал ей коварный вопрос: но не пыталась ли она просто обрести временное пристанище?
– Думай скорее! – приказала себе Калли. – В твоем распоряжении всего четверть часа. Ты ведь на самом деле не хочешь опоздать на работу?
Она вскочила и побежала в соседнюю комнату: переодеться в аккуратное деловое платье, в меру узкое и укороченное, скромные босоножки, выгодно подчеркивающие изящество ее ног, и придать приличный вид своей прическе. Но лишь когда она сделала все это и взглянула в зеркало, то внезапно поняла, что думала в действительности не о работе, а о Доминике и о том, что они с ним пережили минувшей ночью.
Возвращаться в офис ей тотчас же расхотелось, возникло желание скинуть «рабочую» одежду, натянуть джинсы и джемпер, прыгнуть в машину – которой в данный момент у нее не было, потому что она осталась в подземном гараже их офисного здания – и помчаться на запад, в сторону холмов Блю-Ридж, где находилась ферма ее подружки Салли. Там, на необъятных зеленых просторах, она бы до вечера скакала во весь опор верхом на лошади и наконец-то обрела бы покой.
Из ее груди вырвался легкий стон: она сообразила, что совершить верховую прогулку ей не суждено ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра, ни через неделю, ни даже через полгода. Что же заставило ее променять маленькие жизненные радости на карьеру? Ответ последовал незамедлительно и звучал в ее устах так:
– Желание хоть в чем-то добиться реального, ощутимого успеха!
На этот раз фраза, произнесенная ею достаточно громко и уверенно, возымела положительное воздействие на ее физическое состояние. И в результате шарики в ее голове встали на свои места и начали крутиться, выдавая один за другим верные и ясные ответы. Да, ей нравилась ее работа, но она не готова отказаться ради нее от своего личного счастья. Приличная зарплата обеспечивала ей уверенность в завтрашнем дне, ощущение стабильности и безопасности, наконец – определенное моральное удовлетворение от хорошо сделанного дела. И она уже доказала, что все это для нее вполне достижимо, более того, она была близка к своей конечной цели. Так чего же ей все-таки хотелось? Калли рассмеялась и ответила собственному отражению: