Рандеву
Шрифт:
— Боишься?
Я кивнула.
— Жаль.
Я легла рядом и прижалась к нему. Поцеловала в нос.
— Но это очень мило с твоей стороны.
Мишель слегка улыбнулся, играя с моими волосами.
— А ведь ты не знаешь, от чего отказываешься.
— Может быть, это и хорошо.
Он посмотрел через мое плечо на маленькую полоску белого порошка. Уткнулся подбородком в ложбинку у моей шеи. Рассеянно погладил меня по животу. Я задрожала.
— Приберечь? — спросил он. — До следующего раза?
Я колебалась. Может быть, слишком долго.
— Да ладно, — сказал он. — Ничего страшного.
Странно,
Мишель рисковал ради меня, а добродетельная Симона Янсен рискнуть не решилась.
— Тебе не надо было этого делать, — сказала я. — Это слишком дорого. И опасно.
— Я хотел дать тебе что-нибудь, чего тебе хочется… Что-нибудь, о чем не надо знать Эрику.
— Ты это уже делаешь, — сказала я.
Моя рука скользнула вниз по его животу.
— Более чем достаточно. Поверь мне.
23
Действие, в какой бы то ни было форме, неизбежно вызывает противодействие. Значение имеет все — что ты говоришь, как смотришь, забытое рукопожатие или затянувшееся молчание. Тысячи таких, на первый взгляд, незначительных ежедневных решений, которые ты принимаешь, сознательно или бессознательно. Представь себе все это бумерангами, которые ты небрежно бросаешь в бесконечность, перемещаясь во времени. Шаг за шагом, решение за решением, встреча за встречей.
Одни бумеранги падают неподалеку в песке и забываются. Другие возвращаются.
Те, что попадают в тебя, нередко пущены твоей собственной рукой.
Утро понедельника, половина двенадцатого. Широкая наружная дверь холла — только-только загрунтованная — распахнута настежь. За последние месяцы я привыкла, что дом открыт. Ветхие сараи по ту сторону двора выглядели мрачно. Слегка моросило. Стрекотания кузнечиков я не слышала уже целую вечность. Лягушки, наверное, спрятались в иле на дне нашего пруда, а ласточки улетели. Начало ноября на юге Франции.
Парни изо всех сил старались компенсировать эту тишину. Они работали наверху, и шум там стоял страшный. По холлу кружилась пыль. Ее источником была старая плитка в ванной. Справа от лестницы стояли ванна, душевая кабина и мойка, еще упакованные в пузырчатый пластик и картон.
На этой неделе мы получим полноценную ванную.
Я рассеянно поставила сковороду на огонь, подождала, пока она нагреется, и щедро налила оливкового масла с лимонным соком.
Достала из морозильной камеры баночку замороженной петрушки, посыпала теплую картошку. Потом добавила немного крупной морской соли и высыпала содержимое миски в горячее масло. Оно зашипело. Лопаткой поворошила картошку, подождала, пока вся масса зазолотится снизу, перемешала.
Просто чудо, что я еще не очень располнела от всей этой еды.
На обложке одного из голландских журналов, которые оставила у меня Эрика, была статья о француженках. То, что они остаются
Может быть, когда-то так и было, но вокруг я все-таки видела множество женщин, которых явно не учли в этом идеализированном исследовании. Наверное, журнал не обнаружил и того, что соблазнительные разновидности чипсов и прочих калорийных штучек занимают все больше места в супермаркетах. «Харибо» [42] постепенно завоевывают новые территории и уже дошли до дальнего юга Франции. Пакетики немецких сластей постоянно раздают на днях рождения и в бесчисленных дальних автомобильных поездках.
42
«Харибо» (Haribo) — немецкая компания, производитель кондитерских изделий, мировой лидер рынка жевательного мармелада.
Результат известен.
Оборвались мои мысли самым неожиданным образом. Пират, дремавший в холле, вскочил и, виляя хвостом, пошел навстречу Петеру. Тот вошел в холл, небрежно погладил собаку по спине и направился ко мне.
У меня чуть сердце не выскочило из груди. Я невольно начала совершать всякие бессмысленные действия в попытке оттянуть момент приветствия. Повернулась к Петеру спиной, чтобы сполоснуть руки под краном, вытерла их кухонным полотенцем, сосредоточенно глядя на это самое полотенце. Я вела себя так в надежде, что он сразу пройдет наверх.
Нет. Его шаги замолкли прямо у меня за спиной. Пришлось обернуться. Мне было все еще неловко смотреть ему прямо в глаза, поэтому я глядела немного в сторону. Петер расцеловал меня, очень крепко, и при этом удерживал за плечи, так что я не могла уклониться. Такая навязчивая, довольно чувственная манера приветствия была для него характерна. В ограниченном пространстве кухни, в отсутствие Эрика и парней и в сочетании с внутренним напряжением это ощущалось почти как насилие. Я покорно снесла это и, как только он отпустил меня, сразу отступила назад. Петер посмотрел на меня — долго, пристально, и у меня сложилось впечатление, будто он хочет что-то сказать. Но он вдруг повернулся к плите и снял крышку с одной из кастрюль.
— Выглядит аппетитно. Я поем с вами.
После этого Петер исчез в холле, оставив меня в полной растерянности.
За едой казалось, на первый взгляд, что ничего особенного не происходит. Просто шесть человек разговаривают и получают удовольствие от хорошей еды.
Но я-то знала больше.
За последний час Петер ни разу не взглянул в мою сторону. Он разговаривал со всеми сидевшими за столом, кроме меня. Мои робкие попытки вступить с ним в разговор не находили поддержки. Я начала убирать со стола раньше времени.