Ранние болгары на Волге
Шрифт:
Как показали исследования Марийской [371] и Чувашской [372] археологических экспедиций последних лет, побережье Волги к северо-западу от именьковской территории было занято уже к VI–VII вв. древнемарийскими племенами, наиболее выразительными памятниками которых на Волге являются Ахмыловский могильник [373] , на р. Ветлуге — могильники «Черемисское кладбище» [374] и «Чертово городище» [375] , на р. Вятке и его притоках — Ижевское городище [376] и Лопь-яльский могильник.
371
А.Х. Халиков. Очерки истории населения Марийского края в эпоху железа. «Тр. Мар. археологической экспедиции», т. II, Йошкар-Ола. 1962, стр. 20–23.
372
А.П. Смирнов. Железный век Чувашского Поволжья. МИА, № 95, 1961.
373
Раскопки Марийской археологической экспедиции 1962 г.
374
Раскопки Марийской археологической экспедиции 1957 г.
375
А.Х. Халиков и Е.А. Безухова, Материалы к древней истории Поветлужья. Горький, 1960, стр. 7-22.
376
Г.А. Архипов. Ижевское городище. Тр. Мар. НИИ, вып. XVII. Йошкар-Ола, 1962, стр. 141–159.
На востоке от именьковских племен в Прикамье к VI–VII вв. наблюдается концентрация различных племен:
377
В.Ф. Генинг. Тураевский курганный могильник в нижнем Прикамье. ВАУ, вып. 2. Свердловск, 1962, стр. 77–80.
378
В.Ф. Генинг. Очерк этнических культур Прикамья…, стр. 194–200.
379
В.Ф. Генинг. Мыдлань-Шай — удмуртский могильник VIII–IX вв. ВАУ, вып. 3. Свердловск, 1962.
380
О.Н. Бадер и В.А. Оборин. Указ. соч., стр. 156 и сл.
381
В.Ф. Генинг. Проблемы изучения железного века Урала. ВАУ, вып. I. Свердловск, 1961, стр. 41–45.
Вопрос о взаимоотношении пришлых болгарских племен и местного именьковского населения является одним из основных, так как многие исследователи полагают, что именьковские племена явились той основной этнической массой местного населения, на которую наслоились болгары, к X–XI вв. завершившие процесс их ассимиляции [382] .
Этническая и культурная принадлежность памятников именьковского типа исследователями трактуется различно. А.П. Смирнов поселения именьковского типа увязывает с памятниками позднегородецкого круга [383] , а Рождественский могильник именьковской культуры сближает с памятниками типа волынцевских погребений Полтавщины и поэтому считает этот могильник древнеславянским [384] . С точкой зрения о городецкой принадлежности именьковских памятников согласны и некоторые другие археологи, как А.М. Ефимова [385] , Б.Б. Жиромский [386] .
382
А.П. Смирнов. Древняя и средневековая история Ульяновского края…, стр. 16.
383
А.П. Смирнов. Железный век Чувашского Поволжья, стр. 110.
384
А.П. Смирнов. Некоторые спорные вопросы истории волжских болгар. «Историко-археологический сборник», 1962, стр. 165–167.
385
А.М. Ефимова. Городецкое селище и болгарское городище у с. Балымеры Татарской АССР. МИА, № 111, 1962, стр. 25–33.
386
Б.Б. Жиромский. Древнеродовое святилище Шолом. МИА, № 61, 1958, стр. 424–450.
Н.Ф. Калининым было высказано мнение о буртасской принадлежности памятников именьковского типа [387] , не нашедшее поддержки у археологов и историков. Он также полагал, что племена этой группы явились одним из основных компонентов этноса Волжской Болгарии домонгольского периода [388] .
В.Ф. Генинг, первоначально следуя за другими исследователями, считал, что именьковцы были финно-уграми и «составили основную массу населения Волжской Булгарии» [389] . Но в своих новейших работах он отмечал, что «вопрос о взаимоотношении имекьковской и булгарской культур остается пока совершенно не изученным» [390] . Основываясь на изучении ряда новых памятников, он полагает, что правомерно «считать население Южного Прикамья, для которого характерна плоскодонная керамика (имеется в виду и именьковская. — А.Х.), древнетюркским» [391] .
387
Н.Ф. Калинин и А.Х. Халиков. Указ. соч., стр. 56–63.
388
Н.Ф. Калинин. Древнейшее население Татарии. Материалы по истории Татарии. Казань, 1948.
389
В.Ф. Генинг. Очерк этнических культур Прикамья…, стр. 210.
390
В.Ф. Генинг, В.Е. Стоянов, Т.А. Хлебникова и др. Указ. соч., стр. 91.
391
В.Ф. Генинг. Проблемы изучения железного века Урала, стр. 44.
В последние годы интересное предположение об этнической принадлежности именьковских племен высказал П.Д. Степанов, связывающий памятники именьковского типа с древними угро-мадьярами, покинувшими Поволжье в VII в. н. э. [392]
Ограничиваясь высказанными предположениями об этнической принадлежности носителей именьковской культуры, разберем лишь вопрос о взаимоотношении их с болгарскими племенами, опираясь прежде всего на материалы Больше-Тарханского могильника. Как показали работы археологических экспедиций Казанского филиала АН СССР в 1949, 1950 и 1957 гг., район расположения Больше-Тарханского могильника являлся одним из наиболее насыщенных для именьковской территории. Здесь известно самое крупное именьковское городище — Больше-Тарханское и до десятка неукрепленных поселений. Естественно предположить, придерживаясь точки зрения вышеуказанных исследователей, что болгарские племена, оставившие Больше-Тарханский могильник, неминуемо должны были вступить в теснейший контакт с местным населением и этот контакт должен был бы отразиться в материале интересующего нас могильника, функционировавшего на этой территории более 200 лет.
392
П.Д. Степанов. Памятники угорско-мадьярских (венгерских) племен в Среднем Поволжье. III Уральское археологическое совещание в г. Уфе. Тезисы докладов. Уфа, 1962, стр. 65–68.
Изученный у с. Рождествено могильник именьковской культуры показал, что для именьковцев чрезвычайно специфичным был обряд трупосожжения [393] , совершенно не зафиксированный в Больше-Тарханском могильнике. Именьковская керамика представлена только лепными горшковидными сосудами особой формы (рис. 25, 2), почти без орнамента, за исключением очень редких насечек по краю горла или поясков из ямочных вдавлений по горлу [394] , а также глиняными пряслицами выдержанной биконической формы [395] . Среди лепной керамики Больше-Тарханского могильника нет ни одного сосуда (см. выше), который можно было бы назвать именьковским, за исключением сосудов, имеющих по краю горла насечку или зубчатые защипы (табл. VII, 6, 16). Однако эти сосуды среди именьковской керамики весьма немногочисленны. Так, из 128 сосудов Рождественского могильника лишь два имеют насечку по краю горла [396] , из 98 сосудов Балымерского селища — тоже два. Эта керамика не является типично именьковской и на эту территорию, вероятно, попала от древнемарийских и мордовских племен, у которых она известна еще в памятниках IV–VII вв. Нет основания считать, что эта керамика проникла в Больше-Тарханский могильник из именьковской среды, так как для последней она совершенно не характерна. Пряслица Больше-Тарханского могильника также резко отличаются от именьковских (см. табл. XI, 1–4).
393
В.Ф. Генинг, В.Е. Стоянов, Т.А. Хлебникова и др. Указ. соч., стр. 86–88.
394
Там же, стр. 50.
395
Н.Ф. Калинин и А.Х. Халиков. Именьковское городище. МИА, № 80, 1960, стр. 243–244.
396
В.Ф. Генинг, В.Е. Стоянов, Т.А. Хлебникова и др. Указ. соч., стр. 50.
Рис. 25. Верхние части лепных сосудов.
1, 3 — из Больше-Тарханского могильника; 2 — из Рождественского могильника.
Исходя из вышесказанного, следует полагать, что пришлые болгарские племена, оказавшись на именьковской территории, не вступили с местным населением в какой-либо контакт. Возможно, что к приходу болгар на Среднюю Волгу именьковцы уже покинули эту местность и ушли в другой район. Это предположение подкрепляется и тем, что в памятниках именьковского типа (Именьковское, Балымерское, Шеломское и Ош-Пандинское городища и Рождественский могильник) абсолютно неизвестны предметы, характерные для Больше-Тарханского могильника и аналогичных памятников юго-восточной Европы.
Верховья р. Суры и бассейн р. Узы в IV–VII вв., как показали исследования Селиксенского [397] и Армиевского [398] могильников, были заняты мордовскими племенами, которые к VIII–X вв. заняли почти все междуречье Оки и Волги, сосредоточиваясь в основном по их притокам — Суре, Мокше, Цне и Алатырю [399] .
Авторы, изучавшие мордовские древности VIII–IX вв., неоднократно подчеркивали определенную близость инвентаря мордовских могильников к материалам памятников юго-востока Восточной Европы и в особенности к материалам могильников салтовского типа [400] . Но в большинстве случаев эти исследователи полагали, что вещи так называемого салтовского типа попадали путем торговли с южными областями [401] . Анализ инвентаря Больше-Тарханского могильника, так же как и сравнительное изучение материалов мордовских могильников VIII–IX вв., показывает взаимопроникновение в эти комплексы отдельных предметов или явлений, свойственных тем или другим памятникам.
397
М.Р. Полесских. Могильник «армиевского типа» в Пензенской области. КСИИМК, вып. 55, 1954, стр. 147–149; он же, Ранние могильники древней мордвы в Пензенской области. СА, № 4, 1959, стр. 202–211.
398
П.С. Рыков. Указ. соч.; он же, Очерки по истории Нижнего Поволжья по археологическим материалам. Саратов, 1936, стр. 62–76.
399
А.Е. Алихова. Из истории мордвы конца I — начала II тыс. н. э. Археологический сборник, т. II. Саранск, 1959, стр. 13.
400
А.П. Смирнов. Очерки по древней и средневековой истории…, стр. 118–120.
401
А.Е. Алихова. Указ. соч., стр. 21.
В Больше-Тарханском могильнике имеется ряд предметов, характерных для мордовских могильников V–VIII вв. К числу их в первую очередь следует отнести некоторые типы украшений, бытовавшие или получившие развитие у мордвы в период, предшествующий появлению болгарских племен. Это различные бубенчики, в том числе и прорезные типа табл. XV, 7, 9, широко представленные в таких могильниках, как Серповский [402] , «Заря» [403] ; различные пронизи из перевитой проволоки (табл. XV, 12, 13, 14), широко распространенные в финно-угорских памятниках и весьма характерные также для мордвы, начиная с ранних памятников типа Армиевского [404] и Селиксенского [405] могильников и кончая поздними. Особенно своеобразными среди мордовских древностей являются такие украшения, как трубчатые подвески, цилиндрические или конусовидные, из свернутого медного листка с многорядной нарезкой в нижнем конце и отверстием на сплющенной части второго конца (табл. XVI, 10), бытовавшие у мордвы с V–VI вв. [406] до X в. [407] К такому же типу украшений следует отнести подвески из тонкого медного листка трапециевидной формы с нарезкой в нижней части (табл. XVI, 9), широко представленные в мордовских могильниках начиная от Армиевского [408] и кончая Томниковским и Перемчалкинским [409] ; различные широкие бутыльчатые подвески (табл. XVI, 14, 15), имеющие такой же хронологический диапазон [410] ; звездчатые подвески конусовидной формы с вдавленными боками (табл. XVI, 16, 17), появляющиеся еще в древнемордовских могильниках типа Армиевского [411] и Ражкинского [412] и бытующие вплоть до X в. [413] Раннемордовским украшением является также шумящая подвеска с трапециевидным щитком и прикрепленными к нему на пяти многозвеньевых цепочках узкими трапециевидными пластинами (табл. XVI, 19). Шумящие подвески подобного типа появляются у мордвы еще в V–VI вв. (см., например, Старший Кужендеевский могильник [414] ) и широко представлены в памятниках VII–VIII вв. Число подобных примеров можно увеличить еще и за счет некоторых поясных украшений. Так, обнаруженные в погребениях Больше-Тарханского могильника поясная бляшка типа, изображенного на табл. XVII, 19, и ременные наконечники типа, изображенного на табл. XVII, 16, 18, имеют аналогии только в мордовских памятниках. Поясная накладка с петлей и щитком с округлым концом (табл. XVII, 19) является типично древнемордовским обувным украшением [415] , а ременные наконечники (типа, изображенного на табл. XVII, 16, 18) известны только в Перемчалкинском могильнике [416] . Из орудий труда следует отметить уникальный железный серп из погребения 2 (табл. X, 9), аналогичный серпу из Крюковско-Кужновского могильника [417] .
402
А.Е. Алихова. Серповский могильник. «Археологический сборник». т. II. Саранск, 1959.
403
М.Ф. Жиганов. К истории мордовских племен в конце I тыс. н. э. СА, 1961, № 4, стр. 173.
404
П.С. Рыков. Культура древних финнов в районе р. Узы. Саратов 1930, стр. 11.
405
М.Р. Полесских. Пензенские могильники мордвы IV–V вв., стр. 180.
406
П.С. Рыков. Культура древних финнов…, стр. 28–29.
407
Б.Н. Ястребов. Лядинский и Томниковский могильники. МАР, № 10, СПб., 1893, табл. IV, 2, 7, 12.
408
П.С. Рыков. Культура древних финнов…, стр. 25–26.
409
А.Е. Алихова. Серповский могильник, табл. XI, 1.
410
П.С. Рыков. Культура древних финнов…, стр. 27–28.
411
Там же, стр. 29–30.
412
М.Р. Полесских. Пензенские могильники мордвы IV–V вв., стр. 179–181.
413
А.Е. Алихова. Из истории мордвы…, стр. 16.
414
М.Ф. Жиганов. Старейший Кужендеевский могильник СА, 1959, № 1, стр. 220.
415
А.Е. Алихова. Серповский могильник, табл. 50, 1.
416
А.Е. Алихова. Перемчалкинский могильник. Археологический сборник, т. I. Саранск, 1948, табл. V, 1.
417
П.П. Иванов. Крюковско-Кужновский могильник. Моршанск, 1952, табл. XIX, 7.
Говоря о взаимоотношениях мордвы и ранних болгар, нельзя обойти и тот факт, что начиная с VIII в. в могильниках мордвы чрезвычайно широко распространяются предметы юго-восточного облика, которые до сих пор рассматривались как результат торговых отношений древней мордвы с салтовским и северокавказским кругом населения. Значительное сходство подобных предметов с материалом Больше-Тарханского могильника и территориальная близость болгарских племен Средней Волги и мордовского населения Волго-Окского междуречья позволяют говорить больше о болгарском, нежели салтовском или северокавказском влиянии, хотя и исключать последнее нельзя.