Рарок и Леса
Шрифт:
Руки и ноги его были прибиты к кресту грубыми железными гвоздями, на голове красовался венец из колючей проволоки с шипами преувеличенной длины. Всё тело было в синяках и ссадинах, а на груди слева зияла широкая колотая рана от удара копьём.
Лицо Распятого выражало одновременно страдание и умиротворение. Трудно сказать видел ли резчик того, чей портрет он создавал, но Леса сразу узнала это лицо, спутать которое ни с каким другим было невозможно. Это был Инци, тот с кем когда-то встречались её родители, дядя Руф, а также бабушка и дедушка. Таким он был на старинных изображениях, будь то распятия, статуэтки или иллюстрации в книгах, которые так тщательно собирал тот же дядя Руфус – их новый священник и мамин с папой брат – общий сын бабушки и дедушки.
– Ну, вот и несоответствие! – воскликнул
– Всё правильно, – глухим и каким-то чужим голосом перебил его Зиг. – Венец был именно таким. Я видел, как его надевали…
– Подожди, – не унимался стальной охотник, – ты хочешь сказать, что присутствовал при казни Иисуса?..
– Это случилось двадцать лет тому назад, – проговорил Зиг, не поворачивая головы. – Его звали – Инци. Он проповедовал добро, человеколюбие и нестяжательство, что противоречило сущности общества торгашей. Они схватили его, объявили государственным преступником и казнили. А я тогда командовал отрядом стражи, который обеспечивал порядок во время процесса и казни.
– Как же так, – прервал его Механикус, – ты говорил, что работал в особом отделе?
– Да, но это позорное для человечества действо было объявлено задачей особой важности, и кое-кто из высших чиновников Торгового города, имевших на меня зуб, добился того, чтобы я исполнял обязанности обычного сержанта стражи во время казни. Конечно же, тут ещё свою роль сыграло то, что я симпатизировал осуждённому… А потом меня также заставили руководить сражением, которое я проиграл. Боже, какой же я был дурак, что позволил этим мерзавцам заставить себя делать такое!!!
Голос Зига сорвался, и он закрыл глаза, но долго скорбеть ему не дали.
– Ты что был полководцем? – изумилась Леса, в глазах которой полководцы были чем-то вроде сказочных героев.
– В том-то и дело, что – да, – проговорил Зиг, поморщившись, как от зубной боли. – Только вот гордиться нечем. И дело не в том, что я проиграл – моим противником был сам Зигмунд, старый вояка и отличный стратег, такому и проиграть не стыдно. Беда была в том, что эта битва с самого начала была подставной и для меня, и для тех, кто стоял за моей спиной и надо мной, то есть для всего Особого отдела. Ну, со мной-то всё понятно – моё поведение во время казни Инци было последней каплей для судейской швали Торгового города, и мне отомстили, дав заведомо невыполнимое задание. Но как те, кто был моими учителями и покровителями могли такое допустить, не постигаю! Фактически нас, таким образом, уничтожили, навязав несвойственную нам работу и взвалив всю вину за провал на исполнителей идиотских приказов. А заплатили самую большую цену солдаты – много сотен жизней. Я к тому времени был неплохим организатором тайных операций касающихся разведки, контрразведки и борьбы с местной мафией, но никак не полководцем. Я думаю, Зигмунд меня просто пожалел и придержал своих бойцов, которые могли уничтожить нас всех до единого. Результатом было то, что Отдел расформировали, а с меня хотели снять голову, но у них не получилось.
– Сбежал? – спросил Механикус бодрым голосом, чтобы разрядить общее мрачное настроение.
– Можно сказать и так, – ответил Зиг. – Когда я сидел в тюряге и ожидал своей участи, Инци пришёл ко мне…
Леса что-то негромко вскрикнула, и Механикус незаметно встал позади неё, опасаясь, что девушка упадёт в обморок, так-как чувствовал, что её биохимический баланс близок к этому. Тем не менее, показатели Зига говорили, что он не лжёт, а потому стальной охотник спросил:
– Но… почему он сделал это?
– Не знаю. На мой взгляд, я не был достоин такой чести, тем более, что это я следил за соблюдением всех формальностей, в том числе и за тем, как на казнимого надевали вот такой вот венец.
– Как это было? – спросила Леса одними губами.
– Прозаичнее, проще и гаже, чем об этом говорят попы, – ответил Зиг. – Меня поставили командовать несколькими стражниками из совершенно другого подразделения, охранявшими палачей, в случае если кто-то захочет спасти казнимого. Но спасать его никто не собирался. Все немногочисленные сторонники Инци, имевшиеся в городе, к тому времени были схвачены и сидели
Леса ахнула и закрыла рот ладошкой. Её глаза казалось, заполнили оставшуюся часть лица и утратили способность моргать. Механикус почувствовал, что девушка дрожит мелкой дрожью, как будто от холода.
– Да, – продолжил Зиг, – он снизошёл ко мне после поражения в битве, когда я сидел в тюрьме скованный по рукам и ногам. Уж я сам не знаю почему. Врядли в знак благодарности за жестокое милосердие. Скорее, из какого-то особого, одному ему ведомого сострадания. Но тогда именно он вывел меня на свободу, поставив только одно условие – никого не убить по дороге.
– Ты инциат? – хриплым голосом спросила девушка, отняв, наконец, ладонь ото рта.
Зиг ответил не сразу.
– Понимаешь, – начал он после некоторого раздумья, как будто взвешивая слова, – я не могу назвать себя знатоком учения и верным сторонником Инци. Я на службе-то в его церкви ни разу не был, меня специально не посвящали ни во что такое, но я видел Его, я верю, Ему и верю в Него! В этом смысле я инциат, а ты?
Леса кивнула.
– Мои родители, родной дядя, бабушка и дед знали Инци лично, и он очень помог им. Впрочем, ещё задолго до того наш старый священник пришёл в Междустенье, когда мой дедушка был ещё мальчишкой и обратил всех в свою веру.
– Век живи – век учись! – вставил своё слово Механикус. – Я, конечно, слышал о культе некоего Инци, но никак не думал, что это отражение… нет, второе рождение христианства былых эпох. Интересно, что это был за человек такой, во многом повторивший судьбу Иисуса?..
– Мех, – прервала его Леса, – это он и есть. Я знаю о христианстве – дядя Руфус смог восстановить историю древнего вероучения, и нашёл книги долгое время запрещённые адептами культа Рогатого, которые были у власти. Мы называем нашего Учителя – Инци, наши предки звали его – Христос. Он был распят тогда, и снова был распят в наше время. Есть подозрения, что его распинали и в более давние времена, и в том промежутке, между тем временем, что описан в древних книгах и нашим временем. Люди каждый раз распинают его, когда он приходит к ним, и таких пришествий было множество.
– Сначала распинают, – подхватил Зиг, – потом обнаруживают, что он был прав, потом учат его законам всех и каждого, и начинают поклоняться, извращая эти законы вплоть до противоположности, а потом творят его именем страшные в своей мерзости преступления.
– И добрые дела тоже! – возразила Леса.
– Всё потому, друзья мои, – примирительно сказал Механикус, – что религия, как и закон, это инструмент, орудие, либо оружие, которое может оказаться в руках, как добрых, так и злых людей. Увы, как правило, злые люди активнее, (возможно потому, что делать добро это частенько означает не делать зла, вот добряки и привыкают бездействовать), а раз так, то злодеи быстро захватывают бразды правления в свои руки, и то, что задумано, как благо, становится средством для достижения каких-то нечистоплотных целей и сомнительных амбиций. Но давайте не будем о грустном. Я обязательно исследую это новое вероучение, тем более, что оно распространяется и обретает всё больше сторонников. В Золас-граде и Форте Альмери есть уже целые общины. Но, однако, что нам делать дальше?