Расколотое королевство
Шрифт:
Она понимала, что я прав, хотя и не желала этого признать. Леофрун склонила голову, слезу потекли по ее щекам, и я снова прижал ее к себе, поглаживая прядь волос, упавшую ей на щеку, чувствуя ее тепло, вдыхая ее запах, упиваясь ее красотой и молодостью, чтобы не забыть их в течение следующих недель.
Мне хотелось бы не размыкать объятий до конца жизни, но меня ждали, и я вынужден был наконец снять ее руки с моих плеч. Последовал прощальный поцелуй, прежде чем Снокк подвел ко мне Найтфекса, и я поднялся в седло.
— Я буду молиться о твоей безопасности утром и вечером, — сказала Леофрун.
— А я о твоей.
К нам подъехал Роберт. В каждой руке он держал по копью, украшенному флажком. Один был окрашен в черный и золотой цвета, а на другом, которое он передал мне, был вышит черный ястреб на белом поле.
— У вас есть все необходимое? — спросил он, взглянув сначала на меня, потом на Леофрун.
Похоже, ему не терпелось ехать, и он был прав, потому что между нами и Шрусбери лежал день пути в хорошем темпе. Конечно, летний день долог, но нам следовало использовать его наилучшим образом.
Я наклонился с седла и сжал руку Леофрун.
— Я вернусь. Обещаю.
— Я знаю, что вернешься, — ответила она.
Она провожала нас до ворот. За частоколом на склоне, ведущем к воротам замка, ждали крестьяне. Одни склоняли головы при нашем приближении, другие молча смотрели на меня тревожными глазами, кое-кто не смог удержать слез. Дети цеплялись за клетчатые штаны отцов и юбки матерей, испуганные приближением такого большого отряда. Мы проехали мимо них, пересекли брод и направились на восток вдоль берега извилистой реки. Ветер дул нам в спину, поднимающееся над холмами солнце несло с собой тепло нового дня, но это не могло подбодрить меня, потому что моей душой овладел холод и оцепенение. На противоположном берегу возвышался холм, на вершине которого, окруженный частоколом, гордо стоял мой зал, хотя снизу я мог разглядеть только его фронтон и соломенную крышу. Мы быстро, слишком быстро, миновали и его, и лес, на опушке которого кормились свиньи, луга, где пасся скот, мельницу с медленно вращающимся колесом, стоящую на краю моей усадьбы. Эрнфорд остался за спиной.
Болезненный спазм стиснул мои внутренности, но я не остановился и даже не замедлил шаг. И ни разу не оглянулся назад.
Мы свернули на север, следуя неровной дорогой в направлении города Стратуна, который лежал на пути в Шрусбери. Солнце поднялось над лесами, покрывающими восточные холмы, прогнало из долин туман и согрело землю. День обещал быть жарким. Не чувствовалось ни одного дуновения ветерка, способного пригнать облако для защиты от солнца. Очень скоро мое лицо начал заливать пот, и мне пришлось снять и шлем и капюшон. Большинство норманнов стригло волосы по французской моде, коротко обрезая их над ушами и выбривая затылок, но в прошлом году я решил, что мне нравится более длинная прическа. Теперь я носил длинные волосы, хотя и не такие длинные, как у англичан, потому что у меня не было ни малейшего желания быть похожим ни на одного из них. Однако теперь, длинные пряди липли к шее, и когда я провел рукой по волосам, моя ладонь оказалась влажной.
Я ехал рядом с Робертом во главе колонны, а наш отряд, разбившись на пары, тройки и четверки, следовал на небольшом расстоянии за нами. Сначала мы выслали вперед разведчиков на случай засады, но примерно через час выехали на открытую местность с пшеничными полями по одну сторону дороги и просторными пастбищами по другую. Если кто-то и попытается напасть на нас здесь, мы сможем увидеть их издалека.
У меня за спиной рассмеялся Серло: хорошо знакомый хриплый хохот. Он и все остальные, кажется, были довольны обществом рыцарей Роберта: хороший знак для людей, которым в скором времени, возможно, придется идти в бой плечом к плечу или скакать вместе на стену валлийских щитов.
— ФитцОсборн будет рад снова принять твои услуги, — заметил Роберт.
Мне понадобилось некоторое время, чтобы осознать, что он обращается ко мне. С момента, когда мы покинули Эрнфорд, он не промолвил ни слова, хотя усадьба осталась уже в нескольких милях позади.
— ФитцОсборн, милорд?
— Конечно. — Он с улыбкой хлопнул меня по плечу. — В конце концов, это ведь ты тот герой, который захватил ворота Эофервика и впустил в город армию короля Гийома. Именно ты сделал возможной ту победу.
Странно, Бартвалд сказал мне то же самое. Тем не менее, мне было трудно поверить, что мои поступки оценивались так высоко.
— И сам ФитцОсборн тоже так думает? — поинтересовался я, бросая на Роберта язвительный взгляд.
— Наверное, нет, — ответил он. — Но так говорят многие люди. Твоя слава растет, Танкред.
При этих словах я не мог не рассмеяться. Многие рыцари мечтают о военных трофеях, золоте, серебре и мече с украшенной драгоценными камнями рукоятью, но больше всего они жаждут славы: ведь когда мы умрем, и наши души покинут бренный мир, это единственное, что останется на земле после нас. Мы стремились стать героями легенд, песен о боях, в которых мы сражались, о врагах, убитых нами и подвигах, которые мы совершили; песен, которые будут долго петь у костров и в королевских палатах по всему христианскому миру. Песен, которые проживут много веков, подобно истории о рыцаре Роланде и его печальной кончине при Ронсевале. [7]
7
Об историческом существовании этого лица свидетельствует лишь одно место в «Жизнеописании Карла Великого», в котором повествуется, что в 778 году, когда Карл возвращался из похода в Испанию, на его арьергард в ущелье Пиренеев напали возмутившиеся баски и истребили его в Ронсевальской битве; при этом погибло несколько пэров, в том числе и Хруодланд, префект Бретонской марки.
В эпосе Хруодланд — Роланд является не только образцом христианского рыцаря и лучшим витязем Карла, но и родным его племянником; размеры поражения расширены; баски обратились в традиционных врагов веры христианской — сарацин; их нападение в Ронсевальской долине, где воинам Карла, находившимся под предводительством Роланда, трудно было защищаться, объясняется изменой одного из вельмож Карла — Ганелона, личного врага Роланда. Падая в неравной борьбе, Роланд трубит в свой знаменитый рог; Карл Великий его услышал, повернул назад и отомстил сарацинам, а по возвращении в Ахен предал казни изменника Ганелона.
Я не был исключением. Но вместе с тем очень хорошо понимал, что на поле битвы репутация человека не стоит ничего. Единственное, что имело значение, это сила его меча и руки. Хотя я готов был признать, что если сказки о моих подвигах заставят моих врагов уважать меня, то я готов был признать их пользу.
— Я уверен, что Беатрис будет рада видеть тебя, — сказал Роберт. — Должно быть, прошло много времени с тех пор, когда вы виделись в последний раз.
При упоминании имени его сестры я с удивлением повернулся к нему.
— Беатрис?
Я не думал о ней больше и почти не вспоминал. В прошлом году я был призвал ее отцом на службу для ее защиты и благополучно сопроводил ее в Лондон. Там мы разделили наш единственный поцелуй, первую ласку женщины, которую я испытал после смерти Освинн. По правде говоря, Беатрис была одной из причин, по которой я принес клятву Роберту, а не стал искать применения своему мечу в другом месте, потому что лелеял глупую надежду когда-нибудь увидеть ее снова.
Однако, после подавления прошлогоднего восстания она вернулась в Нормандию, а я уехал в Эрнфорд, и медленно, почти незаметно память о ней поблекла в моем сердце. Я встретил Леофрун и позабыл о Беатрис. Забыл до сегодняшнего дня.
Конечно, Роберт не знал ничего о наших отношениях. Он считал меня своим верным другом и паладином своей сестры, и я был уверен, что она не упомянула о нашем свидании ни одной живой душе.
— Она едет вместе с отрядом ФитцОсборна, — сказал Роберт. — Они должны были выступить вчера утром. Возможно, сейчас она уже ждет нас в Шрусбери. Я хотел сказать тебе раньше, но со всем, что случилось вчера, просто выпало из памяти. Почему, как ты думаешь, я лично доставил тебе вызов, а не поручил это одному из людей ФитцОсборна? Она единственная причина, по которой я оказался на границе Валлийской марки.