Расколотый разум
Шрифт:
Моя дочь (или племянница) подходит ко мне и кладет руку на плечо.
– Все хорошо, мам, – говорит она. – Они ничего тебе не сделают. Это же Америка. Им нужны хоть какие-то доказательства.
Третья, блондинка, просто стоит позади, у двери. Она сильно потеет. Любопытно яркий румянец. Я тянусь к карману халата за стетоскопом. А потом вспоминаю.
Я на пенсии. У меня болезнь Альцгеймера. Я в полицейском участке из-за моих лезвий. Мой мозг не смог забыть эти факты. Мой пораженный болезнью
Адвокат поворачивается к мужчинам. Если раньше они держались на расстоянии друг от друга, то сейчас полицейские выстроились в линию, почти соприкасаясь плечами, о напитках они и вовсе забыли. Мужчины на страже. Против врага.
– Вы выдвигаете обвинение доктору Уайт?
– У нас есть несколько вопросов. Она отказалась говорить без вас.
У нее есть на это право.
– Мы ей это объяснили. Можем мы теперь продолжить?
Адвокат кивает.
– Пожалуйста, принесите еще стулья.
Мужчины разрывают строй. Двое выходят из комнаты и возвращаются с четырьмя складными стульями, еще один приносит две чашки воды. Одну он молча предлагает мне, другую – девушке.
Адвокат садится справа от меня, дочь (племянница) – слева. Она не убирает руку с моего плеча. Блондинка остается у двери, отмахнувшись от мужчины, жестом предложившего ей присесть.
– Где вы были шестнадцатого и семнадцатого февраля?
– Я не помню.
Вмешивается мой защитник.
– Ее спрашивали об этом множество раз. Она ответила, как могла. Как вам известно, у доктора Уайт деменция. Она не сможет ответить на многие ваши вопросы.
– Понятно. Когда вы в последний раз использовали свой скальпель?
– Не знаю. Какое-то время назад.
– Вы были хирургом-ортопедом, так ведь?
– Да, верно. Одной из лучших.
Мужчина позволяет себе улыбнуться.
– И вы специализировались на кистях?
– Да, хирургия кисти.
– Что вы здесь видите? – Он протягивает мне несколько фотографий, я их изучаю.
Кисть взрослого. Женская. Среднего размера. Большой палец – единственный из оставшихся. Другие отделены в суставе между головкой пястной кости и проксимальной фалангой.
– Как бы вы охарактеризовали срезы?
– Аккуратные. Но не прижженные. Судя по количеству свернувшейся крови, сделано не по протоколу. Но, видимо, это работа профессионала.
– Какой, по-вашему, инструмент здесь использовали?
– Невозможно определить по этим фотографиям. Лично я бы использовала лезвие номер десять для ампутации, но здесь надрезы были сделаны не из терапевтических соображений.
– А тут есть лезвие номер десять? – Он указал на пакеты.
– Разумеется.
– Почему
– Потому что это самое подходящее лезвие для самых распространенных хирургических процедур. Всегда нужно иметь одно про запас.
– Вы же знаете, чьи это фотографии? Чья это рука?
Я смотрю на адвоката. Качаю головой.
– Аманды О’Тул.
– Аманды?
– Именно так.
– Моей Аманды?
– Да.
Я лишилась дара речи. Я смотрю на девушку, что все еще обнимает меня. Она кивает.
– Кто мог сделать такое?
– Это мы и пытаемся выяснить.
– Где она? Я должна увидеть ее. У вас есть пальцы? Их можно пришить, раз срезы такие аккуратные.
– Боюсь, что не получится.
Стены начали сдвигаться. Откуда-то я знала, что он собирается сказать. Эти фотографии. Этот участок. Адвокат. Моя рукоятка скальпеля. Лезвия. Аманда. Я закрываю глаза.
Моя дочь (племянница) вмешивается:
– Сколько еще раз вы будете с ней это делать? Где же предел вашей жестокости?
– У нас нет выбора. Когда детектив Лутон нашла скальпель, у нас не осталось выбора.
– Вы имеете в виду, когда моя мать вручила вам скальпель? Стала бы она это делать, если бы была виновна?
– Может быть. Если сама не помнит, что сделала. – Он повернулся ко мне: – Вы убили Аманду О’Тул?
Я не отвечаю. Не отрываясь, смотрю на свои руки. Целые и не перепачканные кровью.
– Доктор Уайт, сосредоточьтесь: это вы убили Аманду О’Тул, а затем отрезали ей четыре пальца?
– Я не помню, – говорю я ему. – Но эти картинки делают мне больно.
Мужчина пристально смотрит на меня. Я отвечаю на его взгляд и качаю головой:
– Нет. Нет. Конечно, нет.
– Вы уверены? В какую-ту секунду мне показалось…
– Моя клиентка ответила. Не изводите ее. Она нездорова.
Один из оставшихся полицейских, тот, что пониже и посветлее, он еще пил энергетик, вмешивается:
– Странно, что что-то она знает, а что-то – нет.
– Такова природа ее болезни, – говорит девушка, сидящая рядом со мной. – Темные и светлые полосы.
– Я просто говорю, что мне показалось, что она что-то вспомнила.
Он поворачивается ко мне.
– Что-нибудь. Хоть что-нибудь еще приходит вам на ум?
Трясу головой. Смотрю прямо перед собой, не поднимая на него глаз. Кладу вспотевшие ладони на колени, под стол.
Мой адвокат встает:
– Вы выдвинете обвинение моему клиенту?
Первый мужчина с сомнением говорит:
– Нам нужно еще кое-что проверить.
Мне не нравится, как девушка и адвокат посмотрели друг на друга. Мы встаем, один из мужчин подает мне пальто. Я ищу блондинку, но она уже ушла.