Расколотый рыцарь
Шрифт:
Какова бы ни была причина, с моих плеч свалился груз. В квартире тоже была легкость, как будто мы больше не ходили друг вокруг друга на цыпочках. Впервые за долгое время я мог дышать.
— Бррр. — Женевьева дрожала. — Надеюсь, мы не замерзнем сегодня ночью.
— Я… — Согрею тебя. Я проглотил слова, прикрыв их словами: — Мы будем в порядке.
Черт. Я был близок к тому, чтобы сделать такие промашки в течение двух дней.
У нас не было секса с той первой ночи. Я спал на диване. Она в кровати. Мы не избегали прикосновений,
Я боялся делать больше, опасаясь, что увлекусь. Но, черт возьми, я хотел прикоснуться к ней. Я хотел снова оказаться внутри нее.
Сегодня не избежать прикосновений. Мы встречались с Дэшем и Брайс на прогулке. Эмметт и Лео тоже будут там. Мы будем изображать счастливую, влюбленную пару — хотя это не было похоже на ложь.
Пресли планировала приехать со своим женихом, Джеремайей. За все месяцы, что я работала в гараже, я так и не познакомилась с этим парнем. Судя по тому, как Дэш, Эмметт и Лео говорили о Джеремайе, его не очень-то любили, и я хотела увидеть своими глазами, как он относится к Пресли.
У меня сложилось впечатление, что Джеремайя обманывал ее. Он предложил ей выйти за него замуж, но тянул со свадьбой. Я не хотел выносить суждение на основании слухов и ворчания, но моя интуиция подсказывала, что, если парень не приходит к своей невесте на работу, значит, что-то не так.
Черт, мы с Женевьев притворялись, и я забирал и отвозил ее каждый день. Конечно, это было ради ее безопасности, но никто не мог сказать, что я не привязан к своей жене.
А я, черт возьми, был привязан.
— Я не хочу, чтобы ты уходила, — пробурчал я. Сукин сын. Из всех щелей наконец-то вырвался наружу.
— Куда? Сюда? — Она указала на парковку продуктового магазина, где она собиралась припарковаться. Именно там большинство людей оставляли свои машины на время прогулки, поскольку Центральная была перекрыта. — Где мне припарковаться?
— Нет. Паркуйтесь здесь. — Я указал ей на место. — Я имел в виду, что не хочу, чтобы ты уходила. Чтобы ты ушла.
— О. — Она слабо улыбнулась мне, ставя машину на стоянку. — Хорошо. Я все равно не собиралась.
Я усмехнулся. Моя упрямая жена.
Мы больше не говорили о ссоре. Мы не говорили об аварии. Я не хотел говорить ни о том, ни о другом. Возможно, мы могли бы просто оставить все как есть.
Женевьева обмотала шарф вокруг шеи и проследила, чтобы концы перчаток были заправлены в рукава пальто. Она натянула шапку, покрывавшую ее волосы, на уши.
Я застегнул пальто до самой шеи и вышел из машины, встретив ее у машины. — Да, сегодня будет чертовски холодно.
Она хихикнула. — Нам нужен горячий шоколад. Срочно.
Ее смех привлек меня и прогнал холод. Я взял ее руку в перчатке в свою. Ее нос уже покраснел от холода. Она улыбнулась, полной, яркой, белозубой улыбкой.
Я чуть не упал на задницу. В ее взгляде не было жалости, только привязанность. Она смотрела на меня так, словно я никогда не рассказывал ей о Шеннон. Как будто тех лет в тюрьме никогда не было.
Женевьева посмотрела на меня и увидела человека, которым я когда-то был. Человека, который легко смеялся. Человека, который не ценил свою свободу. Человека, которому нужна была такая женщина, как Женевьева, чтобы исправить его — хотя, очевидно, я все еще был таким человеком.
Я не заслуживаю ее.
— Готов? — спросила она.
Мне удалось кивнуть, и она потащила меня за собой.
Когда мы подошли к Центральному району, она вся кипела от возбуждения. Она крепко сжимала мою руку, побуждая меня идти быстрее.
Над нами с одной стороны улицы на другую протянулись большие гирлянды. Пять из них создавали навес, который тянулся на несколько кварталов. Предприятия и магазины вдоль Центральной улицы были открыты допоздна, в одних подавали горячий сидр, в других раздавали какао. Группы людей прижимались друг к другу. Матери и отцы загоняли разгоряченных детей в очередь к Санте, чтобы сфотографироваться.
— Ух ты! — Женевьева подняла взгляд, чтобы рассмотреть огни, обвивающие фонарные столбы. — Это того стоило.
— Чего стоило? Холода?
— Нет. — Она снова улыбнулась мне. — Стоило переехать сюда. Может быть, Клифтон Фордж не так уж плох.
Прежде чем я успел ответить, внимание Женевьев переключилось, и ее улыбка стала невероятно шире. Она помахала Брайс и Дэшу, которые шли в нашу сторону.
— Привет, ребята, — сказала Женевьева, не отпуская мою руку, чтобы обнять Брайс.
Я пожал руку Дэшу. — Как дела?
— Хорошо. Лучше, если бы Брайс перестала просить меня сфотографироваться с Сантой.
— О, перестань. — Она закатила глаза. — Один из парней с редакции, Арт, и есть Санта. Я обещала зайти, и я не собираюсь стоять в этой очереди и не сфотографироваться.
— Или ты можешь просто увидеть его завтра в редакции, — сказал Дэш. — И вообще пропустить очередь.
Брайс проигнорировала его. — Ребята, вы тоже хотите сфотографироваться? Все вырученные деньги пойдут на благотворительность.
Женевьева зажала мою руку между своими. — Можно?
— Я не против.
Перебирая сегодня вещи Амины, я был озадачен количеством фотографий, которые она сделала. Коробки были переполнены фотографиями за фотографией, большинство из них были скреплены резинкой в плотные стопки. Возможно, это было материнское желание — иметь фотографии своего ребенка.
За все время, что она жила здесь, я не мог вспомнить, чтобы Женевьева сделала хоть одну фотографию.
Она не выкладывала селфи в социальные сети. Она не фотографировала ничего в городе. Я был бы не против иметь нашу совместную фотографию, чтобы было что вспомнить о ней через много лет, когда ее не станет.