Расколовшаяся Луна

Белитц Беттина

Я остановилась и подумала. Что я тут такое говорила? Вещи, линия волос, косолапые ноги. Полосатая подкладка. Фестиваль легкомысленных вещей.

– А дальше? Что было ещё? Попытайся вспомнить.

О, это было нетрудно. Я помнила всё. Я бы смогла нарисовать любую его вещь по памяти.

– Он был старостой класса и талантливым спортсменом. Преподаватели любили его, без того, чтобы он когда-либо был ботаником. Когда ему исполнилось восемнадцать, он сразу же получил от своих родителей машину. Права он, конечно же, сдал с первой попытки, это ясно. Он ездил на старом Ситроене, кабриолете, не таком заржавевшем, трещащем жуке, как у мамы, а действительно на шикарной тачке. Серебристо-зелёной. А потом ... потом случилось что-то странное. Оставался почти

год до того, как он окончит школу, на летнем празднике в школе вечером. Я стояла вместе с моими подругами, и мы кормили друг друга мишками гамми, и вдруг я заметила, что на меня кто-то смотрит.
– Я закрыла глаза, чтобы погрузиться назад, в эту тёплую, зачарованную ночь.
– Это был он. Гриша смотрел на меня. Глубоко и так долго. Это длилось несколько секунд, может быть, даже минуту. Мои подруги тоже заметили это и в изумлении перестали говорить. Как будто время остановилось. Я ответила на его взгляд - я имею в виду, что же мне ещё оставалось делать? Отвернуться, когда он наконец увидел меня? И так мы смотрели друг на друга и больше ничего не делали. Только смотрели друг другу в глаза. У меня действительно было такое чувство, что он выбрал меня. Меня! Я была первой, кто отвернулся. Я улыбалась, просто не могла по-другому. Я до сих пор не знаю, почему он смотрел на меня.

– Ты его никогда не спрашивала?
– изумился Тильман.

– Может быть, он смотрел на меня только потому, что на мне было надето что-то дурацкое или потому что он и один из его дружков поспорили, на кого они смогут быстрее всего произвести впечатление, или потому, что хотел проверить меня ... Когда он окончил школу и ушёл, я думала, что умру. Что я не переживу этого. Это было ужасно. Потому что мне было ясно, что он исчезнет из моей жизни. Навсегда.
– И так он потом и случилось.

– Но вы ведь никогда не разговаривали друг с другом, между вами ведь ничего не было ...

– Он был там! Я могла смотреть на него. Он был моей мотивацией ходить в школу, вставать утром, вступать в эту битву, это притворство, и принимать во всём участие, а также издевательства, когда я ещё не притворялась ... Только большие перемены во дворе помогали мне справиться с этим. Даже если я видела его только две минуты, он снова давал мне пищу для ...
– Я замолчала.

– Для чего?
– Тильман коротко коснулся губами моих пальцев - не так, будто хотел вернуть меня назад, а так, будто хотел послать меня этим ещё дальше в прошлое. К Грише. Он сделал что-то, что Гриша никогда не делал, но что я всегда хотела от него.

– Пища для моих грёз, - призналась я с горечью.
– Я представляла себе, что мы будем дружить. Я даже не ожидала, что он влюбиться в меня, что у нас будут отношения. Я бы никогда не смогла противостоять этому - ведь за ним постоянно увивалась какая-нибудь девчонка. Как бы я смогла привязать его ко мне? Собственно я не была влюблена в него в классическом смысле. Я не думала при этом о сексе или о том, чтобы съехаться вместе или о рождение детей. Нет, я хотела, чтобы он защищал меня, поддерживал и если нужно заслонял меня собой, а иногда, когда и не нужно. Чтобы он верил в меня. Чтобы знал и любил моё истинное лицо, а также считал кем-то особенным. Чтобы он находил меня красивой. Даже немного терял голову, так что не мог поцеловать ни одну девушку, без того, чтобы коротко подумать обо мне ... Каждый должен видеть, что нас объединяет друг с другом что-то магическое. Он должен оберегать меня от нападков капризных одноклассниц и защищать, если они снова издеваются надо мной. В моих мечтах это было так. Когда я слышала музыку и закрывала глаза, он был там.

Мой голос дрожал. Было всё ещё больно. Чёрт, как это могло всё ещё причинять боль?

– И он никогда ни о чём не узнал? Вот это да, - пробормотал Тильман.

– Нет, узнал, - я сухо рассмеялась. – Я, незадолго до того, как он окончил школу, написала ему письмо. Двенадцать страниц. Двенадцать страниц запутанной сентиментальности, которую я сама не могла объяснить. Наверное, он даже не мог совместить моё имя

с лицом ... Я не получила ответа. Его бал, в честь окончания, был для меня пыткой. Он всё время протанцевал с самой красивой девушкой выпускного года. Оба так хорошо смотрелись вместе. Позже он стоял возле стойки бара, когда я отдавала мой стакан назад, и я осмелилась сказать привет и посмотреть на него ... Я думала, что всё равно не имело больше значения то, что сейчас случится, потому что с завтрашнего дня он навсегда уйдёт ...

Я никогда раньше не думала об этом, никогда сознательно не вспоминала это встречу в баре. Потому что хотела забыть об этой сцене, как только возможно. Едва я чуть совсем не вычеркнула её из памяти.

– И как он отреагировал?

– Он посмотрел на меня снисходительно. А потом он отдалённо спросил: "Мы знакомы?" Я сама себе показалась такой смешной и глупой. Мы знакомы! Я сказал: "Нет, но я раз написала тебе письмо из двенадцати страниц. Елизавета Штурм." Он пожал плечами и ответил: "О, не могу такого вспомнить".

– Идиот, - пробормотал Тильман.
– Я бы помнил письмо из двенадцати страниц. Даже если оно было таким глупым.

– Что же. Я только сказала: "Оно, наверное, лежит в куче со всеми другими, которые ты получил за все прошедшие годы", и по виду усмешки, появившейся на его лице, я поняла, что была права. Я была только одной из многих. Одна из этих дурных, незрелых девчонок, которые бегают за старшеклассником.

Я основательно зевнула, и моя рука соскользнула с шеи Тильмана. Он поймал её и положил на своё лицо. Мечтательно я провела по его шуршащей щетине на щеке, которая очень мягко колола мои кончики пальцев. Это помогло, рассказать о Грише. Потому что я была при этом не одна.

– Но он... Он был для меня всем. Вся моя жизнь вращалась вокруг него. О той идеи, которая у меня была о нём. Потому что это была только идея - в конце концов я ведь его не знала. Я один раз позвонила ему. Я не хотела говорить с ним, только открыть окно в его мир и потом сразу снова положить трубку. Ответил его отец. Его голос звучал так позитивно и уравновешенно и дружелюбно! Уже то воодушевление, с которым он назвал своё имя, поразила меня ... Гриша был королевским ребёнком. На пять классов выше меня. Недостижим. Он точно будет важной персоной, выучит экономику и организацию производства или право, напишет свою докторскую и будет потом руководить каким-нибудь концерном ... скорее всего, в Швейцарии. У него очень красивая подружка, которую он сильно любит, хотя его никогда нет дома, он ездит в грандиозные отпуска, чтобы покататься на лыжах, и радуется, когда может увидеться с родителями ... и ...
– Я зевнула ещё раз, потом мои глаза закрылись.

– Что бы ты ему сказала, если бы встретилась с ним? Сейчас? Если бы вы были одни в комнате?

– Я ... я бы спросила его ...
– Мой язык отяжелел.
– Я бы спросила его, ясно ли ему то, что он делает, являясь таким, каким он есть ... что он может значить для других ... и я спросила бы его, почему он смотрел на меня ... так долго ...

Его глаза появились передо мной, и мне было снова четырнадцать. Я стояла на тёплом, летнем ветерке, половина мишки гамми на языке, правая рука ещё в шелестящем пакете, который Дженни держит перед моим носом, и для меня существовал только один человек. Одно солнце. Одна луна. Моя единственная звезда на тёмном, бесконечном ночном небе. Гриша.

Глава 52.

Назначенный день

– Эли. День настал. Мы справились. Эли?
– Первое, что я восприняла, была резкая боль в моей правой щеке, которая тут же отдалась к виску, когда я захотела повернуть голову. Но я не могла повернуть голову.

Что-то было не так с моим плечом. Вся моя правая сторона казалась израненной и травмированной. Но самыми беспощадными были жжение и тянущая боль в щеке. Я попыталась разжать зубы, и когда мне это, наконец, удалось, на мой язык скользнул толстый кусок слизистой оболочки, который застрял между моими челюстями. Я сама себя укусила.