Расколовшаяся Луна
Шрифт:
– Я не смог бы победить его в обычной схватке. Я догадывался об этом. Мне нужно было придумать хитрость.
– Колин уставился на свои руки. Ногти были изодраны. Он дал откусить их волкам. Но раны на кончиках пальцев уже заживали.
– Чтобы обезвредить Францёза, я должен был ослабить его. Что может быть для Мара хуже, чем человеческая паника и недоверие, чем бездонная злость? Злость - это самый сильный противник всех мечтаний. Кто злиться, тот не видит снов, не может испытывать счастье. Недоверие делает вас бдительными. Это лишает вас какой-либо внутренней беспомощности. Паника так вас истощает, что вы даже не можете больше мечтать. Мне была нужна сверхдоза всего
Какое-то время Колин сидел молча передо мной, длинные ресницы опущены, как будто предался воспоминаниями о ночи. Маленькая морщинка в уголке его рта подсказала мне, что это причиняло ему боль. Мне тоже.
– Это было самым большим риском. Забрать у тебя лишь столько гнева, чтобы ты могла справиться с этим. Тот гнев, который наносил тебе ущерб, и тот страх, который уничтожил бы тебя и его. Но достаточно мало, чтобы сохранить твой баланс. Потому что без гнева и злости невозможно вести достойную жизнь. Без страха тоже. Это была ходьба по тонкому льду. Я должен был совершенно точно оценить тебя, не мог позволить себе ошибиться. Но, как я вижу, я не полностью исчерпал плодородную почву твоего гнева. Он очень быстро снова вырос. Ты просто далека от умеренности, что касается твоих чувств. Ты часто будешь проклинать это, но для схватки это было благословением.
Он потёр себе ладонями лоб. Я была слишком поражена, чтобы вымолвить хоть одно ясное слово.
– Эли, ... я должен был сделать это, рискуя тем, что потеряю твою любовь навсегда. Только так у меня был шанс. Я врал тебе, подкарауливал, посылал кошмары, все это ...
– Снова он провёл руками по лицу ...
– Я организовал для тебя тренером каратэ - самого паршивого мужчину на планете ...
– О, он не был так уж плох. – Ну, прекрасно. Я всё-таки ещё могла говорить.
– Это были мои самые счастливые часы в прошедшие недели. Он не плохой тренер, но недостаточно оснащён. Внизу. Он компенсирует это женоненависностью.
Колин поднял голову и посмотрел на меня с испугом. Он не знал, можно ли ему рассмеяться или нет. По правде говоря, я этого тоже не знала. Я колебалась ежесекундно между слепой яростью и чёрным юмором, хотела попеременно то выцарапать ему глаза, то расцеловать сверху донизу. Предпочтительнее сверху.
– Когда ты собираешься отомстить мне, Лесси?
– спросил он немного более небрежно, чем, собственно, разрешала ситуация. Он знал об этом, но это дало мне новый стимул.
– Ты хочешь, чтобы я мучился? У тебя ведь в запасе были приятные и ласковые для меня слова. Как там было с трусливой свиньёй? И ты сомневалась в том, что я мужчина ...
– Да, именно так. Это тоже. Бесполезные штуки у тебя в штанах.
– Я нежно ударила его в бок и счастливо обнаружили, что на ощупь он не казался больше как сухой лёд.
– Тогда это ты был ответственен за шаги на крыше?
Колин скривил рот и не смог удержать короткую ухмылку.
– Для меня это тоже было новым опытом - сидеть на корточках посреди ночи на мокрой черепице и играть с универсальным пультом дистанционного управления. Но видео было совпадением, одно из немногих гениальных в моей презренной жизни. Lullaby от The Cure. Между прочим, ты должна была бы слышать её уже раньше. Мне хотелось сделать тебе выговор за твою роковую неосведомлённость. Тем лучше, однако, она выполнила своё предназначение. Я рассмеялась, и моё веселье взяло верх над гневом и унижением, которые я испытывала во время схватки.
– Тогда, значит, ты высосал из меня негативные чувства и отдал ему?
– убедилась я с интересом.
Колин кивнул.
– Я не знал, сработает ли это. Но его жадность погубила его. Он проглотил твой коктейль чувств одним единственным махом. Но должен сказать, что я ранее совершенно его запутал, так же, как и тебя. Это было необходимо, чтобы довести твой страх до предела.
– Но ты сам казался отравленным, даже очень. Он что-то с тобой сделал? В тебе теперь есть что-то от него?
– Это представление было отвратительно. Яд Францёза в теле Колина. Оставит ли он след, как яд Тессы у Тильмана?
– Нет, Эли. Случилось то, что может случиться, если высасываешь отравленную рану ...
– Это перешло на тебя, - добавила я, прежде чем мне стало ясно, что я, собственно, такое говорила. Не яд Францёза. А мой собственный. Я была ядом Колина.
– Мои плохие чувства? Это я сделала тебя таким?
– Это представление так сильно встревожило меня, что начали трястись мои руки.
– Нет ... нет. Ладно, немного. Но прежде всего это были гниющие остатки всех тех мечтаний и чувств, которые он носит в себе и не хочет переваривать. Он собирает всё, что может получить, но слишком алчен, чтобы переработать их полностью. Он сам себе враг, а его желудок обитель разложения.
– Поэтому эта вонь ...
– Его коричневая кожа. Его теплота тела, - добавил Колин, кивая.
– Не жизнь, а тление.
Да, постепенно я понимала, что произошло. Вероятно, это тление было также причиной того, как трудно было определить его возраст. Девятнадцатилетний с мешками под глазами и морщинами ...
– Он может быть для нас ещё опасен? Кто он теперь - человек или Мар?
– Мар, который больше не может похищать. Людям он будет казаться мужчиной, который потерял рассудок. Он будет день и ночь блуждать по улицам, полный жадности и голодный, повисать время от времени на чьей-то спине и без особых усилий его также снова стряхнут. Тогда они объявят его представляющим для людей опасность, хотя он таким не является, и запрут. Он сбежит, его снова поймают, снова сбежит ... докучливое бремя, не больше.
Значит, таким было его наказание. Вечный голод, который не может быть удовлетворён. Он заслужил его, и всё же на одну секунду во мне зародилось что-то наподобие жалости, которая сразу, при мысли о Пауле и о том, что Францёз с ним сделал, была растоптана.
– Никакой жалости, моё сердце, - Колин коснулся прохладной рукой моей щеки.
– Он хотел всех вас. Я видел его планы перед собой, когда отравлял. Ты была бы следующей. Потом Тильман. Потом Джианна. И что в этом было такого трагичного, так это то, что моя тактика работала на него. Потому что ты была на грани того, чтобы своим поведением прогнать от себя всех вокруг. Изолировать себя, так же, как, скорее всего, Палуь был тогда изолирован, прежде чем Францёз вступил в дело.
– Мои чувства были верными, - сказала я как будто самой себе.
– Да, они были. Верными и ценными. И они совершенно противоречили тому, что я требовал от тебя. Это была самая большая трудность. Помнишь, что я сказал тебе на Тришине, после первой тренировки?
Не только то, что он сказал мне. А также то, что он только несколько минут ранее сделал со мной. Слишком хорошо я помнила это.
– Что я должна тебе доверять, когда начнётся схватка.
Колин слегка поклонился, будто хотел показать мне своё уважение. Не подобострастное угодничество, а сильный жест верности воина.