Распахни врата полуночи
Шрифт:
А парочка тем временем, нацеловавшись, уже мирно беседовала. Девушка курила, и до меня доносился тихий звон браслетов, украшавших тонкие запястья. Еще ни разу я не видела, чтобы копеечная бижутерия — пластмассовые цветные браслеты и серьги-кольца — смотрелись на ком-то так не пошло, не дешево, не по-детски, а сексуально. Глядя на нее, хотелось немедленно скопировать ее образ: выстричь челку, выпрямить волосы, вдеть в уши кольца, вставить над губой сережку-«мушку». Но даже скопированный в деталях стиль на другой девушке не выстрелил бы в «яблочко».
Парень, склонившись
Я отдала бы пять лет жизни только за одно такое мгновение. Все ласки, которые мне дарил бывший муж, — только за одну такую невинную. Мне подумалось, что можно долго присматриваться к человеку, суммируя положительные качества, взвешивая их, как пакет с черешней, разбивать на спектры свои эмоции в стремлении проанализировать степень своей влюбленности или холодности, а можно просто, без всяких физико-математических вычислений, влюбиться, лишь подсмотрев случайно один жест. Жест, которым он выразил всю глубину своих чувств — увы, — к другой.
Пока я вытаскивала из души неожиданные эмоции, будто из ладони — осколки раздавленного в руке стакана, парочка спустилась с крыльца, подошла к припаркованному неподалеку мотоциклу спортивной модели. Молодой человек снял два шлема. Два шлема — как две зубные щетки в одном стакане.
Взревел мотор, и мотоцикл унес пару в ночь. Оставшись в одиночестве, я постепенно пробуждалась от своих эмоций. Первыми моего слуха коснулись звуки музыки, доносящиеся из бара, — концерт все еще продолжался. Надо же, мне казалось, будто я сидела в тишине, нарушаемой лишь приглушенным разговором девушки и парня… Затем к музыке фоном лег шум проезжавших по шоссе машин. Что за странное наваждение меня посетило?
Я поднялась с лавочки и направилась в сторону поселка.
По дороге за мной увязался котенок. Неуклюжий малыш месяцев двух со смешно взъерошенной белой шерсткой и единственным черным пятном возле носа. Он мирно сидел на ступеньке одного из домов и, казалось, не собирался никуда уходить. Но когда я поравнялась с ним, вдруг тонко мяукнул, словно приветствуя, и побежал за мной. Будто поджидал специально меня.
— Тш… Нет, нельзя. Возвращайся! — сказала я, остановившись. — Иди к своему дому!
Котенок, глянув на меня снизу вверх, вновь мяукнул — не жалобно, не так, как выпрашивают угощение или ласку, а как-то… сердито, будто пытался донести до меня нечто, что я упорно отказывалась понимать.
— Нет! Ты потеряешься, — настаивала я.
Котенок мурлыкнул и потянулся, выставив вперед лапы и выгибая спину — с неожиданной грацией уже взрослой кошки.
— Малыш, давай я отнесу тебя, — присела я перед ним.
Котенок дал взять себя на руки, но когда я опустила его обратно
— Пока! Будь умницей, — попрощалась я с ним, проигнориров его недовольство.
И быстро пошла прочь. Но все же через несколько метров не выдержала и оглянулась, чтобы проверить, не увязался ли за мной малыш. Нет, в темноте белело пятнышко, замершее неподвижно на ступеньке крыльца. И я, успокоившись, продолжила путь.
Но когда значительная часть дороги была позади и я почти подошла к нужному повороту, меня обогнал этот белый котенок с черным пятнышком на мордочке. Забежав вперед, он сел на асфальт передо мной и громко мяукнул. Что за мистика? Мне почудилось, будто он действительно хочет мне что-то сказать.
— Что, малыш? Не послушал меня? Потерялся?
Глядя на него, я подумала о своей Дусе. Как она там без меня? От этих мыслей стало грустно, и котенок, сидящий на дороге, показался мне очень одиноким. Может, взять его к себе — хотя бы на эту ночь? Накормить, поиграть с ним, а утром отнести к тому дому, возле которого я его нашла, но уже не оставлять на крыльце, а позвонить в дверь и спросить у хозяев, не их ли малыш.
— Ну, иди, — скомандовала я, приседая перед котенком и протягивая ему руки.
Но малыш вдруг резво вскочил и побежал впереди меня, смешно подкидывая задние лапы, будто выдергивая их из вязкой глины. Мы как раз проходили плохо освещенный участок перед старым фабричным зданием, за которым мне следовало свернуть, как вдруг белый маячок метнулся к массивным воротам фабрики, нырнул в какую-то щель и исчез.
— Куда ты?! — рванула я следом за ним в слепом порыве, но, когда мои ладони коснулись шершавой древесины ворот, опомнилась.
— Кис-кис-кис, — позвала я, почти вплотную приближая лицо к щели между створками. — Киса, иди сюда! Это опасно!
Про опасность у меня вырвалось случайно — в свете, видимо, моих собственных старых страхов. Но не успела я подумать о том, что может быть опасного в старом здании для маленького котенка, как из-за ворот донесся громкий кошачий визг, и следом наступила тишина — слишком резко, слишком красноречиво говоря о беде, случившейся с малышом.
— О господи! — вскричала я и что есть силы хлопнула ладонями по воротам. Удивительно, но они, казавшиеся мне запертыми, вдруг легко поддались. Так просто и бесшумно, будто они стояли приоткрытыми, а еще пользовались ими ежедневно и регулярно смазывали петли.
— Киска? Малыш?
Неужели я сделала это — вошла в заброшенное фабричное здание не во сне, а наяву? Наверное, если бы я смотрела на себя со стороны, я бы изумилась. Но сейчас мной двигало лишь беспокойство за котенка, и о собственных страхах я забыла. Еще вдруг подумалось, что страх за другое существо — мое слабое место. Если бы кому-то понадобилось заманить меня в такое страшное для меня место, как фабрика, он бы мог в качестве хода-ловушки использовать это.
— Кис-кис-кис, — вновь позвала я, шагая в темное, пахнущее сыростью и пылью помещение и спешно вытаскивая из кармана мобильник, чтобы осмотреться.