Распахни врата полуночи
Шрифт:
— Что ты хочешь этим сказать? — встрепенулась я и от волнения чуть не опрокинула стакан с остатками сока.
— Просто предположение, — пожал Рауль плечами и напомнил: — У тебя был ко мне какой-то вопрос.
— Да. Прости, я отнимаю твое время. Но эта песня, которую мне прислали, существовала раньше и ты ее просто перепел или она твоя?
— Моя, написанная недавно. В основу легла история, случившаяся в наших местах. Очень романтичная, она как-то сама собой сложилась в песню.
— Вот эта история меня и интересует!
— Она довольно известна в поселке, — начал Рауль, отставляя
— Да. Я остановилась в доме, находящемся неподалеку.
— Уж не в доме ли, носящем имя Пепиты? — вдруг усмехнулся парень и, поставив локти на стол, подпер кулаками подбородок. На лице его отражалось любопытство, похожее на любопытство школьника, предвкушающего демонстрацию занятного опыта.
— Да. В том самом. А что?
Рауль вновь усмехнулся и покачал головой:
— Так я и подумал. И как? Не страшно?
— Что ты имеешь в виду? — насторожилась я.
— Говорят, что в доме иногда появляется призрак одной из его хозяек. Аны Марии. Сказки, конечно. Какие призраки — в наше время! — рассмеялся Рауль.
Мне же, если честно, стало не по себе.
— Как я уже сказал, история началась несколькими годами раньше гражданской войны и связана она с семьей владельца фабрики — Луиса Сербера. Эта семья обладала достаточными средствами: фабрика стекла, построенная в конце девятнадцатого столетия еще отцом Луиса, в начале двадцатого века приносила хороший доход. У Луиса было два сына — младший Рамон и старший Хайме. Братья между собой отлично ладили, тем более что разница в возрасте между ними казалась незначительной, год или два, так что росли они практически как близнецы. Но когда братьям исполнилось по двадцать с чем-то лет, между ними пробежала кошка. Вернее, женщина — с кошачьими глазами.
Я невольно улыбнулась, услышав «песенное» сравнение, на какой-то момент мне показалось, будто Рауль пересказывает не легенду, а собственную песню.
— В дом Сербера на работу помощницей по хозяйству поступила молодая девушка, приехавшая из Галисии. Попасть в состоятельную семью было не так просто, но девушка пришла по рекомендации своей тетки, проживающей в этом поселке и хорошо знавшей Сербера. Девушку звали Аной Марией. Была она молода и очень красива.
«Я знаю!» — чуть не вырвалось у меня.
Я видела ее и в своих снах-видениях, и на фотографии на выставке в библиотеке.
— В общем, история банальна: оба брата влюбились в девушку. Естественно, родители воспротивились тому, чтобы дети выбрали бедную невесту, но оба брата были так увлечены Аной Марией, что и слушать не хотели никакие доводы. Отношения между братьями тоже ухудшились, став соперническими. Отец молодых людей, видя, что уговорами не поможешь, прибегнул к угрозе: заявил, что лишит наследства того сына, который женится на Ане Марии.
— Бедная девушка, — вырвалось у меня. — Представляю, что она перенесла.
— Мне представить сложнее, — пошутил Рауль с улыбкой. — Я не был на ее месте. Отцовская угроза подействовала
— Жестоко! А что же мать не вмешалась? — возмутилась я.
— Может, и вмешалась, но не нашла слов, чтобы образумить мужа. Или просто не пожелала идти против него. Рамона с Аной Марией приютила старая няня братьев, Пепа — в том самом доме, в котором ты остановилась. Через год она умерла и, так как собственных детей у нее не было, оставила дом Рамону. Через несколько лет у молодых родился сын. Но тут грянула трагедия. Говорят, что Ана Мария изменила мужу с его старшим братом-фабрикантом, с Хайме. И когда обманутый Рамон об этом узнал, он в ярости зарезал и жену, и брата — прямо на фабрике, где застал их вместе. Потом сам Рамон исчез. Как говорили, примкнул к республиканцам. Ребенок, сын, тоже пропал, и больше о нем не слышали. Погиб ли он, был ли отправлен в более безопасные страны вместе с другими детьми войны в тот период, когда Республика пала, — не знаю.
— Я слышала от соседей, что Рамон прожил в доме, носящем имя его няньки, где-то до восьмидесятых годов.
— Да, он вернулся — после долгого отсутствия. Побывал на войне, потом, как говорят, и в тюрьме, затем вернулся, женился и прожил в поселке еще много лет. Вот такая история. Как я уже упоминал, моя мать знает больше, можно спросить у нее.
— Да, спасибо. Мне бы хотелось узнать о семье Сербера. Не знаю, совпадение или нет, но мама написала, что фамилия моего настоящего отца была Сербера.
— Ого! — удивленно воскликнул Рауль.
— А мой дед, по словам мамы, был родом из этого поселка.
— Стоп! — хлопнул ладонями по столу Рауль, так, что столик покачнулся. — Думаешь, тот пропавший ребенок Рамона и Аны Марии — твой дед?
— Это не доказано, — усмехнулась я. — Просто предположение. Вот я и хочу выяснить все, что смогу.
— Ладно, постараюсь тебе помочь. Говоришь, что остановилась в доме Пепиты?
— Да.
— Найду тебя. Кстати, видела объявление, что в библиотеке проходит выставка старых фотографий? Может, тебе пригодится.
— Видела, — улыбнулась я. — Обратила внимание на снимок Аны Марии, очень красивая девушка.
— А, это моя мать фотографию принесла.
— Твоя мама?! — Настала моя очередь удивляться. — Надо же… Не зная, с чего начать, я думала разыскать Пилар Морено Гомес, чтобы расспросить ее о снимке.
— Мир — это платок, — рассмеялся Рауль.
— Мы, русские, говорим, что «мир тесен». Но смысл тот же.
— Особенность маленьких поселков, где все друг друга знают и где потеряться очень сложно. Хочешь что-либо выяснить, расспроси едва ли не первого встречного. А фотография, которая тебя заинтересовала, хранилась в наших архивах, потому что моя семья имеет отношение к Ане Марии. Она в какой-то мере наша родственница. Ведь та тетушка, которая порекомендовала Ану Марию на работу в семью фабриканта, приходится мне прапрабабкой.