Расписной (Адрес командировки - тюрьма)
Шрифт:
– Ко мне в гости, – ответил Волк. – Если вы не против.
– К хорошему человеку завсегда рады. Была бы против – не стала бы…
Нина не уточнила, чего бы она не стала делать, но по телу Волка пробежали мурашки. Кот, пират, черт и другие обитатели рисованного мира встрепенулись.
«Гля, бабу закадрил! Наконец-то!»
«Интересно, даст она ему?»
«Должна…»
«Да, раз домой согласилась…»
«Это еще ничего не значит, – возразила русалка. – Может, она просто в гости согласилась, без последствий».
«Заткнись, шалава, –
Волк шел быстро, почти волоча женщину за собой. Приличия и условности исчезли с того момента, как отпал предлог «проводить по темноте». Впереди была простая и ясная цель – неприличная, горячая и влажная.
Он не помнил, поцеловал ли хотя бы Нину, как только закрылась за ними дверь его квартиры. Навалился медведем прямо в прихожей, не зажигая света принялся лихорадочно шарить по упругому телу.
– Невтерпеж? – хохотнула она. – Кровать-то хоть есть у тебя? Да-а, лейтенантик, давно ты женщины не видал!.. Ха-ха… Да подожди ты, из армии вернулся, что ли? Или из тюрьмы?
– Откуда ты знаешь про армию? Или тюрьму?
– Да уж плавали, знаем!
– Давай прямо здесь…
– Зачем? Мы же не в подъезде. Давай с чувством, с толком…
В борьбе они добрались до кровати, Нина сама сбросила глухо стукнувшие об пол туфли, стянула колготки и трусики, а в юбке и кофточке опрокинулась на скрипнувшие пружины. При этом не переставала смеяться грудным, страстным, возбуждающим смешком:
– Давай, кавалер, давай, хватит в брюках путаться!..
Вскоре, откинувшись на плоскую подушку, Нина довольно протянула:
– Ох, и горяч ты! И нетерплячий какой! Правда, что ли, один до сих пор? Повезло мне…
Волк молчал. Происшедшее напомнило ему то, что полгода назад происходило в квартире московских Кузьминок. Но… Сравнивать Нинку и Софью было просто невозможно.
– Давай разденемся, – попросила она.
Честно говоря, Волку этого не хотелось. В темноте, в одежде, наскоро утолить голод – этого вполне достаточно. Сейчас ему хотелось, чтобы Нинка ушла. Или просто исчезла.
– Ну, что же ты? Не тяни резину. У меня в сумке и водка припасена, и закуска. А ведь завтра в первую, еще поспать надо будет…
Он в два движения снял пушистую мохеровую кофточку, а Нина привычно принялась расстегивать пуговки рубашки. От нее пахло любительской колбасой.
– О, какие на тебе рисуночки…. И здесь, и здесь… А вот тут есть? Это за них тебя Расписным зовут?
– Где ты это слышала? – вскинулся Волк. Но ответа не получил.
Под Новый год Генрих получил письмо от Иоганна. В конверт была вложена поздравительная открытка с целующимися птичками и коротким текстом: «Поздравляю, скоро освобождаюсь, непременно приеду в гости, сыну привет, с ним тоже обязательно хочу встретиться…» Обычное теплое послание старого друга. Или откровенная угроза? Генриху было явно не по себе, руки у него дрожали.
Владимир позвонил в Москву, Александру Ивановичу.
– Да,
– Разве? Вы его упекли на пятнашку руками отца, потом моими руками чуть не отправили на тот свет, теперь он пишет, что обязательно с нами встретится, и вы говорите, что мстить он не станет? А что он хочет – подарки нам купить? Что за ерунда!
Александр Иванович помолчал.
– Хорошо, я доложу Вострецову. Не волнуйся.
На этом разговор закончился. Владимир опустил голову. Вострецов не поедет в Тиходонск охранять их семью. И сотрудников не пошлет. В лучшем случае направит телеграмму в местное Управление: «Прошу обеспечить безопасность Генриха Вольфа и Владимира Волкова от возможных преступных посягательств…» А чекисты переправят бумагу в милицию. А там выяснится, что Волков сам милиционер и способен полностью обеспечить безопасность отца и себя. Круг замкнется, и никто ничего не сделает. Только разойдется новая волна самых нелепых и диких слухов. Оставалось надеяться только на себя.
В разгар зимы к Владимиру неожиданно заявился Витька Розенблит – товарищ детских лет и сосед по гулкой загаженной коммуналке. Они несколько раз встречались в городе и говорили, что «надо бы пересечься», но, как часто бывает, на уровне разговоров все и оставалось.
Витька был все такой же толстый из-за неправильного обмена веществ, но за эти годы он успел окончить машиностроительный институт и сменил уже несколько конструкторских бюро и научно-исследовательских институтов. Держался он солидно, осанисто, носил всегда костюм с галстуком, папку из кожзаменителя и был похож на ответственного работника.
– Не мое все это, не мое, – жаловался он, босиком обходя квартиру и с интересом заглядывая во все углы. – Мне нужен масштаб, интерес…
Владимир молчал. Витька всегда был троечником и не любил работать.
– И матери тут скучно…
– Как у вас дома дела? – из вежливости спросил Волков. – Помню, Фаина Григорьевна с Караваевой насмерть ругалась…
– Да она повесилась, Надька-то, – буднично сказал Розенблит. – Напилась до чертиков и вздернулась. На поясе от халата, прямо в ванной. Мы ее комнату за собой закрепили. Да и вашу бывшую – тоже.
– Ничего себе! – удивился Владимир. – Твоя мамаша всегда мечтала в просторе жить, небось сейчас рада-радешенька! Три большие комнаты, огромные коридоры, кухня метров двадцать, да еще в центре…
– Что толку… Там сто лет ремонта не делали. И сейчас куда ни пишем – бесполезно. Сами ремонтируйте, – отвечают. А там потолки под четыре метра… – кисло сказал Розенблит.
– Так давай я тебе помогу, – оживился Владимир. – И сам, и бесплатной рабочей силой обеспечу, и материалы подсоблю. А вы меня в одну комнату пустите, по старой памяти. Вам зачем такая площадь? Витька махнул рукой: