Расплата
Шрифт:
Он спускается по улице и выходит на площадь. Берет такси, отъезжает. И сразу же оборачивается. Нет, преследователи еще не появились. Какое-то время у него есть. На миг мелькает мысль — искать убежища в посольстве, но он тут же отвергает ее: у первых же дверей его встретит «профессор».
Итак, выбор сделан. Он — невозвращенец. Его удел теперь долго бежать и умело прятаться. И он ведь кое-чему научен годами своей работы. Главное, не суетиться, не мелькать. Делать все планомерно, без суеты.
Он заходит к себе в комнату. Минута на объяснение с хозяйкой; он виноват, что не смог предупредить заранее о своем отъезде. Вот все деньги, что он задолжал, простите, непредвиденные обстоятельства, знаете, болезни приходят к нам и нашим ближним всегда так внезапно. Еще минута — взять
Шаброль вновь меняет такси и направляется на вокзал. Билетный зал. Касса. К счастью, народу мало. Экспресс только через час. Следует внимательно осмотреться; он уверен, что узнает людей Деревянко.
Шаброль, заметно прихрамывая, обходит все помещения. Пока никого. Он нарочно медлит, чтобы выйти на платформу в последнюю минуту и вскочить в вагон уже на ходу. Шаброль успевает схватить несколько газет и — вот он уже едет, он обставил своих преследователей, выиграл у них. Скоты! Жандармы! Убийцы! Не на того напали. Он еще поборется с.ними, он докажет, кто из них прав. Вот из-за таких продажных типов и идет по миру позорная слава НКВД...
Глава четырнадцатая. КУДА ИСЧЕЗ ГЕНЕРАЛ МИЛЛЕР?
1
Большим событием для русской эмиграции было двадцатилетие славного Корниловского полка, которое по специальному решению РОВСа решено было отмстить широко, торжественно — истинно по-русски. Газеты и журнал «Иллюстрированная Россия» помещали многочисленные статьи о боевом пути образцового подразделения Добровольческой армии, многозначительно называемого «Легионом русской чести», олицетворяющего все лучшее, что несла на своих штыках армия монархической России. Вспоминали первый смотр полка. Словно отлитые из стали, застыли в касках трехтысячные отряды, обмундированные в особую корниловскую форму: черно-красные погоны у солдат, на левом рукаве гимнастерки эмблема — на щите череп над скрещенными мечами, внизу — граната. Череп белый, граната красная, щит голубой — все национальные цвета России, за которые добровольцы клялись сражаться не щадя живота своего.
Корнилов передал знамя полка Неженцеву... Так началась славная история корниловцев, основной силы Добровольческой армии. Полка, ставшего высоким символом белой Армии и ее историей. Сам генерал Лавр Корнилов, человек беззаветной храбрости, погиб в конце марта 1918 года. Это случилось во время боя под Екатеринодаром от случайно разорвавшейся рядом гранаты.
В этом же бою под Екатеринодаром был убит и полковник Неженцев. Предводителем Корниловского полка был назначен последний командир лейб-гвардии Преображенцев полковник Кутепов.
«Мы упоминаем среди славных корниловцев еще одно имя — Скоблина, потому что носитель его благополучно здравствует среди нас и ныне олицетворяет собою душу Корниловского полка, являясь хранителем его традиций и отцом полковой семьи на чужбине, — писал один из историков. — Капитан Николай Васильевич Скоблин в возрасте 24 лет принял участие в первом Кубанском походе, а весною 1920 года, в 26 лет, в качестве начальника Корниловской дивизии был произведен генералом Врангелем уже в чин генерал-майора...»
Скобли ну было посвящено много газетных материалов, фотографии разных лет. Перечисляя особо боевые заслуги начальника дивизии, журналисты отмечают изворотливое, изматывающее противника отступление от Орла, упорные и кровопролитные бои под Курском, использование единственной дороги на Фатеж, когда Скоблин сумел быстрыми маршами вырваться из смертельных красных клещей. И особо — бои под Ростовом в декабре девятнадцатого, когда дивизия оказалась отрезанной от переправ через Дон и только трезвый расчет и героизм начальника дивизии спас вверенные ему войска. И роковые дни под Каховкой, в конце августа двадцатого, когда после некоторых успехов в Таврии следовало срочно уходить за Перекопские укрепления... Второго ноября 1920
К двадцатилетию полка военная эмиграция готовилась долго и торжественно. Все детали предстоящего праздника продумывались, согласовывались и коллегиально утверждались начальствующим составом РОВСа. Как-то незаметно праздник Корниловского полка превращался в юбилей Скоблина. Такого количества фотографий в прессе не удостаивался, пожалуй, и сам Главнокомандующий барон Врангель! Выла опубликована, правда, и одна большая фотография генерала Миллера — сегодняшнего, старого уже, погрузневшего, с тусклыми, усталыми глазами и дряблыми щеками. На фотографии выделялись лишь необыкновенной длины усы, доходящие до ушей, густые брови и черно-серая бородка клинышком. Генерал Миллер остался весьма недоволен своим фотопортретом, занявшим всю обложку журнала «Иллюстрированная Россия». Ни в какое сравнение не шла эта жалкая фотография с сотнями снимков генерала Скоблина. И пожалуй, не только сам генерал был тому причиной. Ведь женой его была знаменитая русская певица Надежда Плевицкая, совсем еще недавно любимица царского двора. «Курский соловей», как звали ее журналисты, в эмиграции — баловень армии, всеми и всюду желаемая.
Она происходила из семьи простого многодетного крестьянина Курской губернии Василия Винникова. Жизнь Надежды Плевицкой, в противоположность Миллеру, была полна легенд. Окончив три класса сельской школы, она пела в хоре Троицкого монастыря. Затем, сбежав из опостылевшего монастыря, внезапно вступила в... бродячую цирковую труппу, служила горничной у купца, пела в Киевском русском коре, где выдвинулась, стала солисткой и вышла замуж за бывшего премьера Варшавского театра Эдмунда Плевицкого. Далее — хор Мицкевича, выступления в московском ресторане «Яр» и быстрый путь к славе лучшей исполнительницы народных песен: успех на нижегородской ярмарке (где ее заметил Собинов), еще больший успех на концертах в Петербурге и Москве, триумфальные гастроли по России. Ее исключительно высоко оценила пресса. Она была замечена Шаляпиным и Горьким, Станиславским, Николаем Вторым и придворной аристократией. Плевицкая становится кумиром в России. Ее талант ставили превыше всех политических партий, ее провозгласили «усмирительннцей парламентских бурь». «Единственная», «несравненная», «божественная»!.. Сила Плевицкой была в ее простоте и обаянии, музыкальности и, конечно же, голосе: гибкое, необыкновенно сочное меццо-сопрано, от полушепота до удалых и по-деревенски задорных, лихих выкриков. Так полнозвучно, нежно и доверительно еще никто не пел на русской сцене. Дореволюционные газеты описывали Плевицкую: «На эстраде простая, даже некрасивая русская женщина, не умеющая как следует носить своего концертного туалета. Исподлобья, недоверчиво глядит она на публику, заметно волнуется, но вот первые аккорды — и певица преображается: глаза горят огнем, лицо становится вдохновенно-красивым, появляется своеобразная грация движений... Довольно стройная, но мощная фигура с начесанными вокруг головы густыми черными, блестящими волосами, с черными глазами, большим ртом, широкими скулами, крутыми, вздернутыми, приподнятыми ноздрями. Говор — самый чистый, самый звонкий, самый очаровательный, самый русский! У нее странный и оригинальный жест: она заламывает пальцы, сцепивши кисти рук, и пальцы живут, говорят, страдают... Сильная драматическая игровая сторона ее исполнения».
Во время войны с германцами Плевицкая добровольно пошла на фронт под Ковно сестрой милосердия. Концерты, которые она давала на театре боевых действий и в госпиталях, неизменно встречали восторженный прием. Она стала любимицей и в армии. Восторженные почитатели буквально носили ее на руках, называли «нашим солдатским соловьем». Слушателям импонировал новый наряд любимой певицы — форма милосердной сестры, сменившая обычный сарафан с высоким кокошником или платье с меховым воротничком и скромной белой вставкой на груди, лишенное всяких драгоценных украшений, разве что короткой ниткой жемчуга или заветный медальон-талисман на золотой цепочке...