Расплата
Шрифт:
— Нет, разумеется. — Возмущение Вадона еще не улеглось. — Полагаю, эти двое из вашей команды? — продолжал он. Голос его снова звучал мрачно и вместе с тем жалобно.
— Из моей команды? — лучезарно улыбнулся ему де Медем. — Не совсем, хотя, возможно, в известном смысле они мои ребята. Но совсем не то, о чем вы подумали, старина. Они верят в меня, верят, что я тот самый человек, который нужен Франции. Точно так же, как дамы, о которых я говорил, считают, что это в вас нуждается страна.
— Это дьявол в вас нуждается, — проворчал Вадон, — во всей вашей Лиге спасения. Ничего удивительного.
— А вам и удивляться нечего. Полиция, ОРБ, даже разведывательные службы, — заявил де Медем с недобрым блеском в глазах, — почти полностью состоят в моей организации. Они ее костяк. — Де Медем искренне веселился, но смех оборвался так же неожиданно, как и вспыхнул. Глаза его загорелись страстью. —
— Простая правда, о которой вы толкуете, уже чуточку прискучила кое-кому из нас, я должен признать, — проговорил Вадон, напуская на себя высокомерие. — Вот если бы кроме иммигрантского вопроса в вашей политике было еще что-нибудь, возможно, интеллигентная публика прислушалась бы к вам.
— Чепуха! — фыркнул де Медем. — Уж чего-чего, а политических курсов у вас навалом. Как и всего остального. Ну и что? Политический курс проводится, пока выдумавшая его партия находится у власти. Когда дела идут хорошо, вы требуете доверия, а если нет — всему причиной факторы, которые вам неподконтрольны: международная обстановка, профсоюзы, может быть, даже активность солнечных пятен. Вы знаете не хуже меня, что никто в правительстве не имеет ни малейшего понятия, какого черта они там делают. И люди наконец начинают это понимать. До них доходит, что только моя правда принесет им пользу. Они знают: все, что я говорю, позволит изменить то, что можно изменить, а остальное само пойдет. И люди, которые ясно понимают это, вовсе не кабинетные теоретики вроде вас. Они из тех, кто каждый день сталкивается с реальной жизнью: полицейские, служба безопасности… — Он отхлебнул большой глоток виски, увидел, что в бокале ничего не осталось, обернулся и снова наполнил его. — Забудьте о ваших правительственных лимузинах и хоть немного окунитесь в реальную жизнь, приятель, — хитро глядя через плечо на министра, сказал он. — Выйдите на улицу и оглянитесь вокруг себя — ведь вы же министр полиции. Посмотрите, что делается в нашей стране. Еще тридцать лет назад Марсель был французским. Рискните и обойдите хотя бы половину города, вы же не поймете, где находитесь. Африканцы, арабы, албанцы, хорваты, румыны — все кто угодно, только не французы. Он стал непохож на французский город! Господи, да там уже и не пахнет Францией! Его и не воспринимаешь как Францию. Скажите мне по совести, Вадон, неужели за такую Францию вы сражались во время войны? Неужели вы хотите, чтобы эти чужеземные торговцы наркотиками погубили наших детей? — Он помолчал, тяжело дыша, и глотнул виски. Министр понуро сидел и тоже молчал. — А теперь, — снова заговорил де Медем, понизив голос до хриплого, театрального шепота, — этим подлым арабам уже мало просто хулиганить на улицах и плодить свои лавки. Теперь мы имеем фундаменталистов! У них есть цель! Французы даже не могут жить по соседству с ними. Полицейские — французские полицейские — проникают в заселенные ими районы не иначе как целыми отрядами, в фургонах. Их главарь Бухила заявляет, что они не нуждаются в нашей полиции на своих улицах, они, видите ли, создадут свою собственную полицию! Фактически мы говорим уже о разных республиках. — Он выбросил руку вперед, в направлении окна: — Прямо здесь! На окраинах Парижа! Похоже на то, что они объявили войну! — Де Медем содрогнулся от охватившего его волнения, в его голосе уже не было театральных интонаций. С чуть заметным удивлением он огляделся, как человек, очнувшийся от гипноза. — Но зачем я вам все это говорю? В конце концов, вы — министр, который отвечает за все это. Господи, — прибавил он шепотом, отлично слышным во всех углах комнаты, — кто лучше вас знает, что творится в стране? У них есть собственные школы. Макаки Бухилы в нарукавных повязках, вооруженные палками, изображают полицейских в арабских «зонах». Поговорим серьезно, Вадон. Кто, по-вашему, нагнетает напряженность? Вы? Я? Разумеется, нет! Мы сидим тихо-мирно вот в таких квартирах и смотрим все это по телевизору. Сказать вам, кто изо дня в день отражает эту напасть? Полиция. — В комнате воцарилось молчание, слышно было только его хриплое дыхание. Когда
Несколько мгновений Вадон сидел молча, подавленный абсолютным превосходством собеседника. Наконец он облизнул губы, голос его дважды прерывался, пока не обрел уверенность.
— Да, — произнес он так тихо, что из-за шума дождя его почти не было слышно. — Возможно, все это правда. Но сейчас мне не дают покоя двое полицейских, чьи имена вы назвали. Вы уверены, что они сделают свое дело? Я имею в виду, они действительно хладнокровно убьют тех людей так, как вы задумали?
— Мои полицейские? — с искренним удивлением посмотрел на него де Медем. — Да они ждут не дождутся. Их уничтожат, как только они выскочат из тоннеля. Ведь они же стражи порядка, а те люди — убийцы главы государства, прибывшего к нам с визитом.
— Премьер-министра, а не главы государства.
— Какая ерунда! В Израиле премьер-министр — фактический глава государства. Мы говорим об убийцах, террористах, а не о ни в чем не повинных зеваках. — К де Медему снова вернулась веселость. — Дайте мне ваш бокал. Выпейте и успокойтесь.
Вадон поднялся и поставил свой бокал на стол. Посмотрев на часы, он покачал головой и взял шляпу.
— Не надо. Мне в самом деле не нужно было приходить сюда. Пришел, только чтобы сообщить вам об изменениях. Я… я должен вернуться в министерство.
Де Медем кивнул и с такой силой хлопнул министра по плечу, что у того голова дернулась назад.
— Разумеется, старина. Ваша преданность общественному благу похвальна. Не забудьте, однако, прихватить сумку, — вкрадчиво прибавил он, вытащил сумку из-под дивана, куда ее забросил Вадон, и протянул ему. — Передаю вам из рук в руки, смотрите, не забудьте ее в машине. Слышите? Да еще в министерской машине! Ведь вам же будет неприятно, если ваш преданный шофер обнаружит ее во время уборки.
— Я приехал сюда не на министерской машине, идиот, — угрюмо огрызнулся Вадон, беря сумку, он старался держать ее на отлете, словно боялся испачкать одежду.
— Вот как? — хмыкнул де Медем. — А я-то думал, что вы обожаете кататься на служебной машине с шофером.
— Я езжу на служебной машине только по служебным делам, — чопорно ответил Вадон. — Люблю сам водить машину.
— А, — насмешливо кивнул де Медем. — Очень демократично с вашей стороны. Хотя вы очень удивили меня. Чистенький юноша-шофер в униформе, ммм… а?
Вадон выстрелил в де Медема взглядом, полным отчаянной, неприкрытой ненависти.
— Господи, какой же вы отвратительный подонок! — тихо произнес он.
— Знаю, — одними губами улыбнулся де Медем. — Но предпочитаю считать, что это мне к лицу. Сыграйте свою роль, и через двадцать четыре часа все будет кончено. Я вам даже подарю ваши фотографии на память. Уж очень вы там привлекательно выглядите.
И на этот раз при упоминании о фотографиях Вадон резко, как от удара, поднял голову, в его глазах была боль, губы беззвучно шевелились.
Де Медем ухмыльнулся:
— Вы снова станете сам себе хозяин. Почти. А теперь прощайте. — Он хотел было подать министру руку на прощание, но, увидев выражение его глаз, пожал плечами и опустил ее. — Дадите мне знать, когда все будет сделано, понятно?
Спина у Билла взмокла от пота. Он снова посмотрел на дешевые часы, которые купил по дороге из магазина Тати в гостиницу. Прошло двадцать минут с того момента, когда Кхури исчез в здании. Небо начало покрываться тучами. Он стоял возле стойки кафе на другой стороне проспекта, ждал возвращения Кхури и наблюдал, как на солнце набегало тонкое облачко. Послеполуденная духота усилилась, а облачко постепенно превратилось в темно-лиловую тучу. По улице на большой скорости проехала вереница темно-синих фургонов ОРБ. Из-за стальных решеток окон смотрели бесстрастные лица солдат. Когда скрылся из виду последний фургон, Билл грохнул стаканом о стойку. Бармен с любопытством посмотрел на него. Наконец на ступеньках крыльца дома напротив появился Кхури, синей сумки у него в руках уже не было.
Несколько мгновений он стоял, ухмыляясь и поигрывая плечами, словно провернул выгодное дело, потом легко сбежал с лестницы. Билл, отсчитав деньги, подвинул их бармену и направился к двери Кхури, помахивая пустыми руками, подходил к углу. За перекрывавшим проспект Монтеня барьером рядами стояли полицейские фургоны. В тени высоких развесистых деревьев бездельничали выгнанные жарой из фургонов полицейские — в ожидании, когда их наконец займут каким-нибудь делом. Как только Саид ступил на перекресток, Билл надел темные очки и неуклюжей походкой, враскачку, пошел вслед за ним.