Распутин (др.издание)
Шрифт:
Восторженные отзывы посвятили роману почти все литературные обозреватели Германии:
«… Хвала писателю! Подумайте только: книга в 1400 страниц, история культуры и нравов великого народа! Создано произведение, в котором автор проявляет себя как могучая творческая сила. Необычайное искусство изображения и художественная обработка огромного материала — вот что придает этому русскому писателю большое значение… Охватывая годы 1910–1920, Наживин, подобно Гоголю, дает готовые картины из всех кругов русского народа. До этого Наживина в Германии едва знали — этот роман одним махом сделает его у нас знаменитым».
«Hamburger Neueste Nachrichten», 14
«… Эти три тома рисуют упадок русского общества и причины, приведшие ею к этому разложению. Тут нет обвинительного стиля Кропоткина или Толстого. Роман написан с безграничной грустью, со всепонимающим сочувствием… Поэт стоит высоко над партийной грызней и одушевлен лишь одним желанием: служить бедной измученной России. Глубокомысленно изображающее современность и опережающее ее, произведение это принадлежит к числу тех, которые образуют как бы вершины своего времени… Для Наживина слова, которыми так часто злоупотребляют, человечность и справедливость не являются пустой фразой, но составляют задачу и содержание жизни…»
«Hamburgischer Korrespodent», 11 ноября 1925 г.
«…Наживин делает глубокий взрез, обнажающий русскую душу до дна. В этом романе мы получили культурно-исторический документ особой ценности… Наживин настоящий поэт, рассказчик чарующей силы, одно из самых могучих литературных явлений в тех поколениях, которые идут за Достоевским, Лесковым и Толстым…»
«M"unchener Neueste Nachrichten», 4 ноября 1925 г.
А всего в германской печати было помещено более трех десятков восторженных отзывов о романе «Распутин».
После выхода английского перевода в Нью-Йорке к европейскому хору похвал присоединились и американские обозреватели.
Солидная «New York Tribune» в октябре 1929 г. писала:
«..Это огромное произведение некоторые европейцы сравнили в своем энтузиазме с «Войной я миром» Толстого. Если мы скажем, что один из этих критиков был ни много ни мало, как сам Георг Брандес, читатель поймет, что «Распутин» не обыкновенный роман. Так это и есть. В картине, созданной Наживиным, есть что-то подавляющее. Его творческие способности высокого и разнообразного порядка. Его подготовленность для такой задачи не оставляет желать ничего лучшего…»
Не менее солидная газета «Daily News» в статье со знаменательным названием «Великий русский» («A great Russian») так оценивала роман «Распутин» (12 февраля 1930):
«…Наживин более беспощаден, чем Толстой. Местами он прямо невыносим в своей силе. Но так как он крупный романист, даже самые мрачные страницы его смягчаются изяществом, красотой или иронией…»
Не остался незамеченным и чешский перевод романа. Газета русской эмиграции «Вечер» (март 1928 г.) сослалась на авторитет Г. Брандеса:
«…Ценность романа Наживина определил очень известный датский критик Георг Брандес, который заявил, что по широте горизонтов роман походит на «Войну и мир» Толстого».
А чешский критик Милослав Хисек в газете «Narodny Listy» уверенно заявил, что «…труд Наживина можно поставить рядом с «Войной и миром» Толстого».
Что касается советской печати того времени, то она постаралась роман Наживина не заметить, что ей и удалось. Лишь значительно позже в «Краткой литературной энциклопедии» 1968 г. промелькнула строчка о том, что существует такой роман «Распутин», «призванный
При подготовке текста настоящего издания редакция столкнулась с рядом текстологических проблем, для разрешения которых пришлось допустить небольшое вмешательство в авторской текст.
На с. 235 (т.1) лейпцигского издания 1923 г. в средине абзаца «Сняв шляпу, Евгений Иванович отер с лица пот…»допущена, вероятно автором, ошибка в предложении — «Там на грязной сырой соломе валялись, как мертвые тела, еще четыре оборванных и совершенно пьяных человека…» —и далее автор перечисляет валяющихся; их оказывается не четыре, а пять: Григорий, Дмитрий, Иван, Петро и Алешка Кривой. Поэтому мы взяли на себя смелость исправить эту ошибку (см. с. 153 настоящего издания).
В том же томе лейпцигского издания на с. 303 жена учителя Алексея Васильевича названа Аксиньей Григорьевной,тогда как далее у нее всюду отчество Ивановна.Поскольку Григорьевнавстречается лишь однажды, мы решили исправить эту ошибку (см. с. 196 настоящего издания).
Во 2-м томе лейпцигского издания на с. 15 явный пропуск слова во фразе: «Пусть! Может быть, с военной точки зрения эти семь немцев на одной пике и нелепость, не знаю, так как я никогда — ха-ха-ха-не держал лики в руках, может быть, даже никакого Кузьмы Крючкова и на свете нет совсем и не было, но это воодушевляет, это поддает жару нашим добросовестным <…>, и поэтому это нужно».Знаками <…> обозначено место, где явно пропущено слово, вероятно, <воинам>или <солдатам>.Скорее всего, это типографская ошибка, которую мы посчитали необходимым исправить (с. 249 настоящего издания).
На с. 165 3-го тома лейпцигского издания во фразе: «4 пока Алексей делал подробный доклад о своей разведке в Екатеринодаре, о безумных расстрелах и бесчинствах, творимых большевиками, о все <…> недовольстве населения, а в особенности казаков…» — явно пропущено какое-то слово, возможно <растущем>.Этот текст в настоящем издании на с. 631 опубликован с использованием угловых скобок.
На с. 251 того же тома лейпцигского издания явная ошибка во фразе: # — Вы правы, генерал… — сказал Троцкий. — Я не только не могу пойти навстречу желаниям товарища Троцкого, но в наше время…»Судя по контексту вместо товарища Троцкогодолжно быть товарища Бонча,что и исправлено в нашем издании (с. 686).
В том же томе 3 (с. 363) допущен явный типографский брак — очевидно пропущена строка во фразе: «И есть у меня дружок один, тоже священник, в Самарской губернии; так пишет мне он, что после того, как очистилась Церковь от этого зла многовекового, множество сектантов-отщепенцев радостно вернулись к бедной и убогой Церкви, и их руками Церковь освобождается от этой <… > любимую так, как чтят Ее теперь, как никогда не припадали с таким усердием к мощам великой благоверной княгини нашей, как после их вскрытия большевиками…»