Распутин. Три демона последнего святого
Шрифт:
Симанович доходил даже до того, что пытался объяснить поведение Распутина чуть ли не с классовых, сословных позиций: «Я не сомневаюсь, что Распутин нередко вел себя возмутительно, безобразно, чтобы показать свою ненависть к дворянству. С особенною любовью он ругался и издевался над дворянством, называл их собаками и утверждал, что в жилах любого дворянина не течет ни капли русской крови.
Разговаривая же с крестьянами или своими дочерьми, он не употреблял ни единого бранного слова».
Квартира Распутина всегда была
Можно было прийти сюда и без еды. Для тех, кто явился, что называется, с пустыми руками, на столе всегда было приготовлено нехитрое угощение. Чаще всего — вареный картофель, кислая капуста и черный хлеб, как свежий, так и в виде сухарей.
Мяса Распутин не ел, отдавая предпочтение рыбе. Очень уважал икру. Воздерживаясь от сладостей, любил полакомиться фруктами.
Наемной прислуги старец не держал, то ли считая это неподобающей роскошью, то ли не видя в том нужды: с ведением хозяйства прекрасно справлялись его племянницы Нюра и Катя. Они же присматривали и за дочерьми Распутина, которые жили вместе с отцом.
Сын Григория Распутина, Дмитрий, по оценке знавших его, «очень тихий и добродушный мальчик», прожил с отцом недолго. Проучившись кое-как (способностями Дмитрий не блистал) два года в Духовном училище, он вернулся домой, в Покровское, к обычной крестьянской жизни.
Жена Распутина, Прасковья, бывала в Петербурге лишь кратковременными наездами, навещая мужа и дочерей примерно раз в год. «Во время ее приездов Распутин не стеснял себя, но обходился с ней очень приветливо и любил ее по-своему, — рассказывал Симанович. — Она не обращала много внимания на любовные похождения своего мужа и в таких случаях говорила: „Он может делать, что хочет. У него хватает для всех“.
Он целовал своих аристократических поклонниц в присутствии своей жены, и ей это даже льстило. Обычно очень упрямый, легко вспыльчивый, не терпящий противоречий и готовый всегда драться со своим противником, Распутин относился к своей жене очень податливо. Они жили в сердечной дружбе и никогда не спорили между собой».
Ефим Распутин, отец Григория, незадолго до своей смерти навестил сына в столице и, по словам очевидцев, остался весьма доволен его положением. Родной сыну по крови, но бесконечно далекий по духу, Ефим Распутин был склонен расценивать знакомство Григория с царем и царицей не как стечение обстоятельств и не как предназначение, а всего лишь как венец блистательной карьеры.
Хотя если и был там какой венец, то разве что мученический. Чем обернулась для Григория близость ко двору, всем хорошо известно…
Каждое утро, между десятью и одиннадцатью часами, Распутин принимал посетителей. Сановников, генералов, страждущих, поклонников и поклонниц, странников… Не одни лишь женщины добивались внимания старца — хватало и мужчин. Порой число посетителей доходило до двухсот человек…
Он мог многое, и люди беззастенчиво пользовались этим.
Одних приводило к нему желание сделать карьеру, другие искали доходных мест, третьи — защиты от обидчиков, четвертые просили исцеления… Посетителям не было конца, и для каждого надо было найти хоть минутку.
«Если он не спал после ночного кутежа, — писал Симанович, под кутежами понимавший все виды ночного времяпрепровождения, отличные ото сна, начиная с молитвенных бдений и заканчивая поздними застольями, — то он обычно выходил к этой разношерстной, набившей все углы его квартиры толпе просителей. Он низко кланялся, оглядывал толпу и говорил:
— Вы пришли все ко мне просить помощи. Я всем помогу.
Почти никогда Распутин не отказывал в своей помощи. Он никогда не задумывался, стоит ли проситель его помощи и годен ли он для просимой должности. Про судом осужденных он говорил: „Осуждение и пережитый страх уже есть достаточное наказание“».
Для Распутина было решающим то, что проситель нуждался в его помощи. Он помогал всегда, если было только возможно, и он любил унижать богатых и власть имущих, если он этим мог показать свои симпатии бедным и крестьянам. Если среди просителей находились генералы, то он насмешливо говорил им: «Дорогие генералы, вы привыкли быть принимаемыми всегда первыми. Но здесь находятся бесправные евреи, и я еще их сперва должен отпустить. Евреи, подходите. Я хочу для вас все сделать».
Я всем помогу…
Я хочу для вас все сделать…
Многие беззастенчиво пользовались добротой Григория, а он верил, потому что не мог не верить, и помогал, потому что не мог не помочь. Помогал бескорыстно, безвозмездно.
Враги обвиняли его в алчности, но обвинения эти, как, впрочем, и все остальные, были беспочвенными. Распутин никогда не искал богатства материального — только духовного. Накопительство, стяжательство и преследование личной выгоды были чужды его широкой натуре.
Можно представить, как бы озолотился любой неразборчивый в средствах человек, окажись он на месте Григория Распутина. Близость к императорской чете могла обернуться неслыханным состоянием, стоило лишь правильно ее использовать.
Но не таков был сибирский странник. Он не оставил после себя никаких капиталов, хотя без труда мог бы скопить их. Было бы желание…
Желания не было.
«Ему не стоило бы много труда получать от лиц, которым он устраивал должности и всякие другие выгоды, денежные вознаграждения. Но он никогда не требовал денег. Он получал подарки, но они не были высокой стоимости, — свидетельствовал Симанович. И продолжал: — Для себя он ничего не требовал. Я пытался его заинтересовать в моих делах, но он всегда отказывался».