Распятие души украинца. Книга первая. Дети войны.
Шрифт:
Кажется, совсем недавно Фёдор Ясень попрощался со своей миловидной женой Болеславой, дочерью Витой и маленьким Артуром. Он оставлял их в новом, построенном с помощью тестя, уютном домике. Сам же, как старший охранник с бухгалтером и директором, на повозке в упряжке двух лошадей, эвакуировал городское отделение госбанка на восток в глубь страны. Расцеловав семью, уже на ходу отец обернулся и сказал:
— Я скоро вернусь. Вита, помогай маме и присматривай за братом.
Это «скоро» растянулось пятью годами, пропитанных горем тяжелейших утрат и тайных надежд, уже не на людей, а на бога.
Когда совсем седым и постаревшим отцу посчастливилось вернуться с войны, Артур его не узнал и признать противился. Как тут признать, если отец ему запомнился совсем молодым с роскошными чёрными волосами!
Тогда же, в той другой жизни, запомнив чёрную шевелюру отца и выслушав его напутственные прощальные слова, он подумал:
— Ага, очень нужна мне опека этой ябеды Вики. И её девичья компания мне совершенно ни к чему. Правда, Мудрик? — Артур протянул руку и их рыжий внушительных размеров пёс в знак солидарности лизнул её и улёгся у его ног.
Чистая небольшая улочка, где построен дом Ясеней, была удобной во всех отношениях: рядом речка, до школы совсем близко, прямой выход на шоссе и мост, до центра — рукой подать. Но Артура это не радовало. Какая тут радость, если соседи, обитающие на этой улице, нарожали кучу детей, но сплошь девчонок?! К тому же, все как на подбор, были старше Артура — подруги Виты.
Единственным друзякой среди этого царства девчонок был его одногодок — еврейский мальчик Изя. Правда, сопли, с завидным постоянством сползающие с покрасневшего носа Изи, его не украшали. Но Артур на эту неприятность особого внимания не обращал. Тем более что мать Изи тётя Сара их приятельские отношения приветствовала и поощряла, одаривая пацанов всяческими еврейскими сладостями. Сам Изя другом был надёжным, на возникающие в играх разногласия, родителям никогда не жаловался, и помалкивал. Молчал он даже тогда, когда они, увлекшись игрой, отчётливо слышали призывы его мамы:
— Изя, золотце, иди домой, пора обедать! Изя, я же знаю, что ты меня слышишь. Приходи вместе с Артуром. Я пошла, обед на столе.
Изя молча вопросительно смотрел на Артура?
— Нет, — качал головой Артур. — Ты иди, я тоже пойду домой. Еврейская пища ему нравилась не совсем. Да и Вита вполне могла наябедничать маме, что он от неё сбежал.
Несмотря на закрытые двери и затемнённые окна, новая немецкая власть врывалась в притихшие хаты горожан, бесцеремонно хватала их за шиворот и выстраивала в очереди знаменитого немецкого «орднунга». Этими очередями, напуганных людей, теперь руководил, назначенный немцами, бургомистр — бывший главврач местной больницы Рачок. При городской управе, возглавляемой бургомистром, была организована полиция во главе с Горчинским. Откуда этот гад вылез: то ли местный, то ли пришлый Артур вспомнить не мог. Да и какая разница: сволочью он был хорошей.
Насаждать и следить за безукоризненным исполнением этого «орднунга» была призвана полиция — полицаи. Старшие среди них, выделяясь своеобразным акцентом украинской речи, были пришлые, мрачные чужаки. Они вроде бы были украинцами, но не своими: западники — так их называли. Им помогали полицаи местного производства: добровольцы из числа затаившихся недоброжелателей и врагов Советской власти.
В будущем их всех будут называть предателями. Это совершенно не верно. Предателями могут стать люди, которые, имея что-то за душой, предали присягу, обязательства, убеждения, дружбу и т. д. Эти же были врагами, которые Советскую власть просто ненавидели.
Неважно кто и что, в понимании этих нелюдей подходило под рубрику «Советы»: люди, памятники, культура, города и сёла — при первой возможности они их безжалостно уничтожали. Переубедить таких ненавистников в чём-то было невозможно, ибо ненависть это пожар, который, в свою очередь, можно было задавить, либо ликвидировать.
В качестве редактора местной газеты с немецкой властью сотрудничал и сосед Ясеней — Лебедь. Под его руководством газета исправно доводила до граждан распоряжения и указания немцев по исполнению насаждаемого порядка. За нарушение этого порядка и любое сопротивление немецким властям полагался расстрел. Особым разнообразием наказаний новый порядок не отличался.
То, что это не шутки население городка убедилось незамедлительно. Одним из первых приказов, отпечатанных и растиражированных под руководством Лебедя, было указание в двухдневный срок всем евреям зарегистрироваться в местной управе. Листы с этим приказом запестрели на стенах и столбах городка.
— Что с нами будет? — этот вопрос кровно интересовал и не только евреев. Ведь местные полицаи и бургомистр отменно знали всех советских активистов, служащих, коммунистов и комсомольцев. Знали они и тех, чьи мужья, братья и сыновья сражались в рядах Красной Армии. Пока же регистрации подлежали только евреи. Как обычно: лицам, не исполняющим приказ, полагался расстрел.
В небольшой комнатке хаты Ясеней собрались почти все ближайшие соседи: дед Ефим с бабой Марией, тётка Федося с младшей дочерью Таней, тётя Глаша с дочкой Галей и тётя Сара с сыном Изей.
Все девочки, сгруппировавшись вокруг Виты, примостились в углу на лавке. Цветными карандашами в тетрадке по правописанию они раскрашивали нарисованную картинку их школьного здания. Рядом со школой Галя дорисовала фигурки немцев, прибывших на большом тупоносом, невиданном доселе, автобусе.
— Они что в классах нашей школы будут учиться? — так, между прочим, по ходу дела спросила любознательная Таня.
— Дурёха, они уже большие. Там у них теперь штаб, — тут же ответила ей бойкая Галя.
— А что такое штаб? — продолжала любопытствовать Таня.
— Ну, штаб это место, где собравшиеся немцы выдумывают, как воевать и что с нами делать далее, — медленно, как бы сама с собой, рассуждала Вита.
— Ага, воевать. Вы помните, что до войны моя мама работала уборщицей в школе. Вот и сейчас к нам пришёл полицай и приказал маме эту работу продолжить. Галя выхватила у Виты карандаш и быстро контурно нарисовала человечка со спущенными штанами, сидящего на ведре.
— А это, что за «орёл»? — захихикали девочки.
— Это немецкий офицер хезает у ведро, — пояснила Галя. — Именно этот немчура, коверкая русские слова, отругал маму:
— Живёте вы, как швайн. Наружный туалет плохо запах. Водопровод и вода найн. Хойте гир всё убрать, навести чистота. Ферштейн? — девочка в сердцах сплюнула и, приглушив голос, продолжила, — ему бы это ведро да на голову!
Предоставленные самым себе, Артур и Изя, заняв позицию под столом, играли в войну. Как будто войны настоящей им было мало. Что делать: дети подражали взрослым! На долгие годы война вошла в их жизнь: наяву — воочию и в играх — воображаемая. Связав крестиком две палочки, Артур, подвывая, изображал немецкий самолёт. Изя сидел в окопе и оборонялся: