Расшифровано временем(Повести и рассказы)
Шрифт:
По улице мы шли молча, понуро, с ощущением вины. Она прижала и меня, и, как я понимал, шофера. И только Филимонов как-то странно усмехался и попыхивал цигаркой: мол, я в этом не участвовал.
Лошадь мы привели во двор коричневой старухи. Там и выяснилось, что ни я, ни шофер впрячь кобылу в розвальни не способны. Приблизился Филимонов, отстранил шофера и, все так же усмехаясь, но с каким-то торопливым удовольствием, завел лошадь меж оглобель, подталкивая ее ласковыми шлепками по тугой шее, впряг и, вскочив на
Втроем в несколько ездок с короткими перекурами мы перевезли все, что было в машине. Перед последней ездкой шофер сказал:
— Подзаправиться пора, — и похлопал себя по животу. Тут же принес из кабины вещмешок, извлек прожелтелое сало, хлеб.
Взмокший от тяжести ящиков, я уселся на розвальни и, когда еда была разложена, вдруг почувствовал голод. Ели мы, как обычно едят люди, если им приходится вдвоем-втроем черпать из одного котелка — аккуратно, старательно жуя, не обгоняя друг друга. А потом всласть покурили, и, когда Филимонов отошел по нужде за кусточки, шофер мне сказал:
— Вы все мучаетесь этой историей, лейтенант. Я же вижу. Бросьте! Что тут выяснять: кто прав, а кто не прав? У каждого своя правда. А чья старше и у кого ее больше — это ли важно? Вот как примирить одну с другой? Война ведь. Филимонов, конечно, держит сторону мужика. А я — вашу.
— Почему? — полюбопытствовал я.
— Вы приказ выполняли, — ответил он. — Вы почаще повторяйте себе: «Это должен был сделать я, чтоб другие не сделали еще хуже…» Сразу легче станет, — засмеялся он. — Э-э, что толковать! Я с сорок первого воюю. Насмотрелся.
Шофер говорил, желая успокоить меня. Но только раздражал этим, потому что я действительно хотел лишь точно и в срок выполнить приказ Суджакова: обеспечить батальон боеприпасами накануне наступления. Приказ я выполнил. Так в чем же дело? Чего он еще ковыряется во мне, этот дошлый шоферюга? Разве я не понимаю, что и мужик прав, только зря не поверил мне, что лошадь нужна всего на несколько часов…
Суджакова я нашел в ложбине, поросшей нетронутым ельником. Наверное, тут была мертвая зона: деревья стояли с верхушками, а зелень хвои по-зимнему грузно обвисала под затвердело отяжелевшим сырым снегом, не струшенным пулями и взрывной волной. Отсюда хорошо просматривался передний край.
Я узнал майора не сразу. Теперь он был в коротком полушубке и кубанке, низенький, плотный, накрест перехлестнутый по выпуклой груди ремнями. Он о чем-то говорил с людьми, от головы до пят упрятавшимися в белые маскхалаты. Ближе всех к майору находился их старший — смуглый, с тоненькими усиками. Суджаков что-то показывал ему на карте.
Я доложил, что приказ выполнен. Суджаков мельком, вроде случайно, глянул на меня, кивнул и отвернулся к тому, смуглому с усиками, будто важность дела, выполненного мною, оставалась важной лишь для меня, а для него все считалось
— Нет у меня саперов, — сказал смуглому Суджаков. — Комдив все отдал соседу справа. Главное, видать, там будет. А мы тут с тобой на подхвате, старший лейтенант, — улыбнулся Суджаков.
— Товарищ майор, меня заверили, что вы обеспечите проход, — категорически отвергая веселый тон Суджакова, сказал усатый старший лейтенант. — В двадцать ноль-ноль я должен выйти с тылу к высоте 315,3. Не могу же я топать по минному полю, положить всех людей здесь. Полоса тут неглубокая, метров пятьдесят.
— Знаю, знаю, старший лейтенант! Но послать мне некого. Понимаешь — не-ко-го! Сам бы рад, если бы мне ее кто очистил. Тоже ведь наступать придется. Его, что ли, пошлю, — кивнул на меня Суджаков. — Так он вчера только из училища, совсем скворец.
Воспользовавшись, что они оба посмотрели на меня, я обратился к Суджакову:
— Товарищ майор, разрешите отлучиться на час?
— Куда?
— Лошадь возвратить.
— Какую лошадь? — шевельнул бровями майор. — Ага! — вспомнил он. — Постой, постой. Где она? Ну-ка пойдем старший лейтенант.
У саней суетился Филимонов. Он притащил откуда- то охапку старой потемневшей соломы, и кобыла вяло захватывала ее черными мягкими губами.
Обойдя лошадь раз, другой, Суджаков насунул глубже на голову кубанку и приказал Филимонову:
— Возьми людей, сходи к баньке. Там в снегу две бороны валяются. Тащите их сюда. Достаньте слегу подлиннее. Скумекал? — спросил он, хлопнув старшего лейтенанта по спине.
Замысел комбата стал доходить до меня, когда Филимонов по подсказке майора выпряг кобылу, привязал оба конца слеги к постромкам, а к самой слеге, по краям, — бороны.
— Что ж, миноискатель готов, — грустно кивнул Суджаков.
Тогда я не выдержал:
— Товарищ майор! Этого делать нельзя! Я обязан лошадь возвратить. Она колхозная… Одна на всю деревню… — засуетился я, краснея от стыда и своей смелости.
— Ты что это? — замер Суджаков.
— Я дал честное слово, что возвращу ее! Сам! Честное слово дал! Что же они подумают?.. Они голодают там, а скоро пахота! — не унимался я, в отчаянии видя, как сужаются глаза майора под шевелящимися бровями.
И неожиданно тихо, почти шепотом он спросил, ткнув пальцем в грудь старшего лейтенанта:
— А он давал честное слово, что в двадцать ноль- ноль возьмет высоту. А?!
— Слушай, иди-ка ты… — нетерпеливо повел плечами старший лейтенант.
Кобылу повели по ложбинке к передовой. Оглушенный случившимся, я плелся следом, наивно и мучительно ища в себе слова и понятия, какими можно было бы все объяснить. Но не находил, как и тогда, когда хотел, чтобы мне поверил тот мужик из Карловки.