Рассказы и очерки
Шрифт:
"Безвредный", - подумал Мейзлик.
– Друг мой, - быстро сказал он, - боюсь, что не смогу вам помочь. В истории я очень слаб, надо сознаться.
– Это упущение с вашей стороны, - строго заметил Дивишек.
– Историю вам надо бы знать. Но если даже вы непосредственно не знакомы с соответствующими историческими источниками, сударь, я изложу вам все известные обстоятельства этого дела. К сожалению, их немного. Прежде всего имеется письмо высокородного Ладислава Пхача из Олешной высокородному Яну Боршовскому из Черчан. Это письмо вам, конечно, известно?
– Простите, нет, - сокрушенно признался Мейзлик тоном
– Что вы говорите!
– возмутился Дивишек.
– Ведь это письмо еще семнадцать лет назад опубликовал историк Шебек в своих "Извлечениях". Хоть это вам следовало бы знать. Но только, - добавил он, поправив очки, - ни Шебек, ни Пекарж *, ни даже Новотный *, в общем, никто не уделил письму должного внимания. А ведь именно это письмо, о котором вам следовало бы знать, навело меня на след.
– Ага, - сказал Мейзлик.
– Что же дальше?
– Итак, прежде всего о письме, - продолжал архивариус. У меня, к сожалению, нет с собой полного текста, но нам важны только несколько фраз, которые относятся к данному делу. Дворянин Ладислав Пхач сообщает в нем дворянину Боршовскому, что его, то есть Боршовского, дядя, высокородный Ешек Скалицкий из Скалице, не ожидается при дворе в Праге, в этом, то есть в тысяча четыреста шестьдесят пятом году, поскольку, как пишет автор письма, "после тех недостойных деямий в Вотице Веленевой его милость король лично повелел, чтобы высокородный Ешек Скалицкий ко двору королевскому более не являлся, а предался молитвам и покаянию за свою вспыльчивость и уповал на правосудие божие". Теперь вы понимаете?
– втолковывал архивариус Мейзлику.
– Мы бы сказали, что его милость король тем самым наложил опалу на высокородного Ешека и сослал его в собственную сего дворянина вотчину. Не кажется ли это вам странным, сударь?
– Пока что нет, - сказал Мейзлик, выводя карандашом на бумаге замысловатые спирали.
– Ага!
– торжествующе воскликнул Дивишек.
– Вот видите, и Шебек тоже не нашел в этом ничего особенного. А ведь очень странно, сударь, то обстоятельство, что его королевская милость не вызвал дворянина Ешека - каковы бы ни были проступки последнего - на обычный светский суд, а предоставил его правосудию божьему. Король ясно дал этим понять, - почтительно произнес архивариус, - что проступки эти такого свойства, что сам государь изымает их из ведения светского правосудия. Если бы вы побольше енали о его королевской милости Иржи Подебраде, вы бы сразу поняли, что это исключительный случай, ибо блаженной памяти король всегда неукоснительно придерживался строгого соблюдения законов.
– Может быть, он побаивался дворянина Ешека?
– заметил Мейзлик.
– Во времена его правления это случалось...
Архивариус возмущенно вскочил.
– Что вы говорите, сударь! Чтобы король Иржи боялся кого-нибудь! Да еще простого дворянина!
– Значит, у Ешека была протекция, - заметил Мейзлик. Сами знаете, даже у нас...
– Никакой протекции!
– вскричал Дивишек, покраснев.
– О протекции может идти речь, когда мы говорим о правлении короля Владислава *, а при Иржи Подебраде... Нет, сударь, при нем протекция не помогала! Он бы вас выгнал.
– Архивариус немного успокоился.
– Нет, никакой протекции быть не могло! Очевидно, сами недостойные деяния были таковы, что его королевская милость препоручил виновного
– Что же это были за деяния?
– вздохнул Мейзлик.
Архивариус удивился.
– Именно это вы и должны установить. Ведь вы криминалист. Для этого я к вам и пришел.
– Ради бога...
– запротестовал Мейзлик, но посетитель не дал ему договорить.
– Прежде всего вы должны познакомиться с фактами, - сказал он наставительно.
– Итак, обратив внимание на туманное указание письма, я поехал, в Вотице искать следы упомянутых недостойных деяний. Там, однако, о них не сохранилось никаких записей. Зато в местной церкви я обнаружил могильную плиту дворянина Петра Берковца, и эта плита, сударь, датирована как раз тысяча четыреста шестьдесят пятым годом! А Петр Берковец был, видите ли, зятем дворянина Ешека Скалицкого, он женился на его дочери Катержине. Вот фотография с этого камня. Вы не замечаете ничего особенного?
– Нет, - сказал Мейзлик, осмотрев снимок с обеих сторон; на могильной плите была высечена статуя рыцаря со скрещенными на груди руками. Вокруг него шла надпись готическим шрифтом.
– Постойте-ка, вот тут, в углу, отпечатки пальцев!..
– Это, наверное, мои, - сказал архивариус.
– Но обратите внимание на надпись!
– "Anno Domini MCCCCLXV", - с трудом разобрал Мейзлик. "Год от рождества Христова тысяча четыреста шестьдесят пятый". Это дата смерти того дворянина, не так ли?
– Разумеется. А больше вы ничего не замечаете? Некоторые буквы явно чуть покрупнее других. Вот поглядите.
– Ион быстро написал карандашом "Anno DOminiMCcCcLXV". Мастер нарочно сделал буквы О, С и С побольше. Это криптограмма, понимаете? Напишите-ка эти буквы подряд - ОСС. Вам ничего не приходит в голову?
– ОСС, ОСС, - бормотал Мейзлик.
– Это может быть... ага, это сокращение слова "occisis" - "убит", а?
– Да!
– торжествующе вскричал архивариус.
– Мастер, сделавший могильную плиту, хотел сообщить потомству, что высокородный Петр Берковец из Вотице Веленовой был злодейски умерщвлен. Вот что!
– А убийца - его тесть, тот самый Ешек Скалицкий!
– провозгласил Мейзлик по внезапному историческому наитию.
– Чушь!
– пренебрежительно отмахнулся Дивишек.
– Если бы высокородный Ешек убил высокородного Берковца, его милость король предал бы убийцу уголовному суду. Но слушайте дальше, сударь. Рядом с этой надгробной плитой лежит другая, под ней покоится Henricus Berkovec de Wotice Welenowa, то есть брат высокородного Петра. И на этой плите высечена та же дата: тысяча четыреста шестьдесят пятый год, только без всякой криптограммы. Рыцарь Индржих 1 изображен на ней с мечом в руке. Мастер, видимо, хотел дать понять, что покойный пал в честном бою. А теперь объясните мне, пожалуйста, какова связь между этими двумя смертями.
– Может быть, тот факт, что Индржих умер в том же году, просто чистая случайность?
– неуверенно предположил Мейзлик.
– Случайность!
– рассердился архивариус.
– Сударь, мы, историки, не признаем никаких случайностей. Куда бы мы докатились, если бы допустили случайности! Не-ет, тут должна быть причинная связь! Но я еще не изложил вам все факты! Через год, в тысяча четыреста шестьдесят шестом году, почил
1 Чешское имя Индржих соответствует немецкому Генрих. (Прим. ред.)