Рассказы и повести

Тайц Яков Моисеевич

— Як маме пойду.

Она воткнула заступ в землю. Но тут на Таню посмотрел Алексей Кузьмич:

— Как дела, Таня?

— Ничего…

Ей стало неловко. Она сказала, что приехала помогать, а сама не помогает. Таня взяла заступ и снова стала ковырять землю. Она выкопала чуть-чуть, у самой поверхности. Конечно, она не может, как Лёша. Всё-таки он мужчина, и старше, и сильней, и заступ ему по руке.

Натёртые руки болели. Спину заломило. Но Таня всё-таки копала, потому что, раз обещала, надо сделать.

Вдруг — чу! —

что-то звякнуло под заступом. Таня бросила его, нагнулась и тоже, как Лёша, принялась нетерпеливо разгребать землю руками. Ага, постойте, что-то есть! Что-то лучшее, чем черепок! Что-то железное! Оказывается, на самом деле очень интересно находить в земле всякие старинные вещи.

Таня разглядывала находку. Это была плоская железная коробка. Таня обрадовалась. Правда, это не сундук, не ящик, а всё-таки это гораздо больше похоже на клад, чем черепок.

Коробка была вся красная от ржавчины. Таня очистила её от налипшей земли. На крышке стали видны выдавленные буквы:

КОНФЕТЫ ДРАЖЕ МОССЕЛЬПРОМ

Таня поднесла коробку к уху и встряхнула её. Внутри что-то слабо звякнуло. Значит, там что-то есть!

Таня закричала:

— Алексей Кузьмич, Лёша! Смотрите, я нашла клад! Алексей Кузьмич, а какого это века?

— Дай-ка!

Алексей Кузьмич взял двумя пальцами плоскую железную коробку, посмотрел на неё, улыбнулся:

— Это никакого не века, Таня, это двадцатого века. Кто-нибудь обронил несколько лет назад. Видишь, ржавая какая!

Лёша мельком взглянул на Танин «клад»:

— Аи да клад! Аи да Таня! Каждый находит то, что ищет.

— Таня, угости! — крикнул Стасик. Женя Малов сказал:

— Нет, ребята, это надо в Исторический музей — и подписать: «Нашла Таня Зотова».

Все засмеялись.

— А всё-таки это лучше, чем черепки! — крикнула Таня. — Давай, Лёша, откроем!

— Потом. Вот кончим курган, тогда…

Но Тане не терпелось поскорей открыть плоскую коробку. А вдруг там на самом деле какой-нибудь клад? Таня стала открывать коробку, но только все пальцы перемазала в ржавчине. Крышка прилегла очень плотно и не поддавалась.

— Лёша, ну открой! — стала просить Таня. — Потом опять будешь копать.

— Некогда сейчас.

— Тогда я к маме пойду! — Не ходи одна. Скоро кончу — вместе пойдём.

— Нет, пойду! Я дорогу знаю.

И Таня пошла в санаторий. А Лёша остался на кургане и всё копал, всё откидывал, лопата за лопатой, красноватую, пахнувшую грибами землю.

Глава двенадцатая

МЁРТВЫЙ ЧАС

Таня спустилась к мостику, перешла на тот берег и пошла лугом. Усталые ноги словно просили Таню: «Давай посидим, давай посидим!» Но Таня не останавливалась. То и дело она встряхивала коробку. Она хотела угадать по звуку, что там внутри. Но угадать

никак нельзя было.

Таня подобрала на дороге прутик и попробовала прутиком открыть коробку. Но ничего не вышло: прутик сломался — и всё.

На лугу паслось стадо. В тени под кустом сидел старый пастух в валенках и смешных оранжевых калошах. Таня набралась храбрости и подошла к нему:

— Дедушка! У вас нету чем открыть?

Старик из-под мохнатых седых бровей поглядел на ржавую коробку, порылся в карманах широченных штанов и достал большой складной нож.

— Дай-ка! — Он стал поддевать щербатым лезвием крышку. — Вся насквозь ржавая. В воде, что ли, лежала?

— Нет, не в воде, дедушка, а в земле. Это я клад нашла.

— Ась?

— Клад, дедушка, нашла. Мы с вами поделимся.

— Ладно уж, — улыбнулся старик. — Давай откроем как-нибудь. Тут и руку порезать недолго. Ишь, ржа кругом.

Наконец ему удалось поддеть кончиком ножа крышку; он осторожно нажал, и плоская коробка медленно, с ржавым скрипом открылась.

— Ну, что там? Что, дедушка?

— Сейчас разберёмся, — ответил старик, вы-тирая руки о штаны и складывая нож. — Во, гляди! Вот он весь твой клад.

Таня нагнулась над коробкой. В коробке лежала маленькая, тоненькая книжечка папиросной бумаги. К ней приклеилось несколько крупинок махорки. Немного махорки налипло и на ржавые стенки коробки. Под книжечкой оказался огрызок карандаша и чёрный мундштук с серебряным ободком. Они-то и погромыхивали, когда Таня встряхивала коробкой. Больше ничего в коробке не было.

— Небогато, — сказал старик.

— Да… — сказала Таня и села на траву рядом со стариком. — Возьми себе, дедушка.

— Ну, куда её, ржавь такую!

Дедушка достал из кармана кисет, свернул огромную папиросу и закурил. А Таня стала разглядывать книжечку. В ней было немного страничек. Они слиплись, и нельзя было понять сколько их. На первой страничке было что-то написано чернильным карандашом. Почерк был размашистый, некоторые слова не дописаны. Видно, тот, кто писал, сильно торопился. От сырости карандаш кое-где расплылся в лиловые пятна. Всё-таки Тане удалось разобрать. Там было написано: «16», потом «окт», а рядом «41».

Таня стала думать: «16» — это число, это понятно; «окт» — это октябрь; а «41» — это, наверно, сорок первый год.

— Дедушка, — сказала Таня, — это, наверно, писали знаешь когда? В сорок первом году, шестнадцатого октября. Тут написано.

— Ась? Вот оно что! — Старик задумался. — Это, знать, солдат обронил. Здесь бои были, ох, сильные бои! Вишь, земля до сей поры изрыта… Это солдатский портсигар. Может, его хозяин до Берлина дошёл. А может, и погиб… Кто ж теперь скажет!

— Мой папа тоже на войне погиб, — сказала Таня, — под Москвой…

Старик ничего не ответил.

Таня стала медленно, с трудом читать дальше: «Дорогие мои мать, жена, сын и дочка…»