Рассказы капитана 2-го ранга В.Л. Кирдяги, слышанные от него во время «Великого сиденья»

Соболев Леонид Сергеевич

— «Ща», — сказал он радостно, — ей-богу, «Ща»!.. На якоре стоит, должно, мглы забоялись… Тоже воевать заставили транспортюгу! Ян Яныч, подойдем, табаку попросим…

— Не ори, — шепотом сказал Пийчик. — Он тебе покажет табаку… На-ка ключ, сбегай в каюту, там в секретной шкатулке состав сторон. Тащи сюда, я так прочесть и не поспел.

— Нечего и смотреть, Ян Яныч, — жарко зашептал ему в ухо Гужевой. — У нас во флигеле ихний механик живет, жаловался, что в работу забрали, — синий десант высаживать.

Пийчик выпрямился. Дух Сенявина и Нахимова осенил его рыжеватую голову.

— Коли так, — шепнул он, сжимая Гужевое плечо, — то буди комендора, он под пушкой спит.

— Ян Яныч, — сказал Гужевой, невольно заражаясь его воинственностью, — я лучше звонок дам, все враз вскочат…

— Иди ты со своим звонком, там же услышат!.. Буди, говорю, комендора…

Гужевой исчез. На баке послышалась сдержанная возня, приглушенный звон холостого патрона, и замок орудия щелкнул.

— Готово, что ли? — зашептал Пийчик, перевесившись с мостика и с трудом сдерживая волю к победе. — Да не тяните вы, черти, экая рыбина попалась… Готово?

— Готово, — донесся шепот Гужевого.

— Залп! — громко скомандовал Пийчик. — Буди посредника! Боевая тревога! Стреляй дальше!

Орудие тявкнуло раз и два, гремучий перезвон боевой тревоги потряс весь «Сахар», команда повскакала с коек. Посредник, с блокнотом и часами в руке, бежал к рубке, и Пийчик еще издали кричал ему.

— Запишите, открыл огонь! Стреляю из всех орудий беглым огнем по транспорту! Курсовой угол девяносто градусов! Ход — стоп!

На серой громаде «Ща» вспыхнул луч прожектора и жалобно хлопнула салютная пушчонка.

— Прозевали! — торжествующе кричал Пийчик, мигая своим «прожектором», что обозначало ведение непрерывного артиллерийского огня. — Поздно, милые! Вы уже покойнички, будьте спокойны!

Кинорежиссер, проклиная себя за несвоевременный сон, подбежал к Пийчику.

— Что это было? Как называется? — спросил он, раскрывая записную книжку.

— Ночная атака на принципе внезапности дайте папиросу, — без запятых ответил Пийчик и повернулся к посреднику: — Считаю транспорт утопленным. Он не успел открыть огня, а я уже двадцать снарядов выпустил.

— Транспорт? — ехидно спросил посредник. — А где вы видите транспорт?

— Как где? — удивился Пийчик. — Так вот же «Ща» стоит, как миленький!

Посредник окинул его уничтожающим взглядом, в котором ему удалось выразить почти все чувства, накипевшие в его душе за этот поход.

— Если бы вы дали себе труд ознакомиться с маневренными документами, товарищ командир корабля, — медленно и со вкусом начал он, — то вы бы знали, что перед вами не транспорт, а линейный корабль типа «Айрон Дьюк», и, учитывая его броню и калибр его орудий, вероятно, постарались бы пройти незамеченным, а не кидаться в эту бессмысленную атаку. Таким образом, утоплен не он, а вы. Будьте любезны поднять «глаголь» и можете возвращаться на базу, — мстительно закончил он и, взяв под руку кинорежиссера, ушел с мостика.

Пийчик ошеломленно посмотрел ему вслед, потом плюнул за борт и повернулся к Гужевому.

— И всегда ты, Фрол Саввич, напутаешь, — горько сказал он. — Говорил тебе — тащи состав сторон… Механик, механик… Живешь сплетнями, а дела не знаешь…

— Да кто же его знал, Ян Яныч, — смущенно забормотал Гужевой, но Пийчик гневно махнул на него рукой.

— Подымай «глаголь», отвоевались… Локсодромии-мордодромии проклятые… Живого корабля не признать… Линкор… «Айрон Дьюк», чертов крюк… Право на борт!

Холодная осенняя заря наконец встала над Финским заливом, осветив унылым светом серые волны и покачивающийся в них «Сахар». На долгом пути его в базу встречались ему и синие и красные корабли. Но синие по нему не стреляли, а красные не подзывали к борту, чтобы дать поручение или снабдить табаком: на фок-мачте «Сахара» трепетал треугольный флаг — роковой «глаголь», означающий, что данный корабль давно утоплен и что он — только обман зрения, некий призрак, подобный кораблю Летучего Голландца, с той только разницей, что корабль Голландца не существовал, но был видим, «Сахар» же существовал, но был невидим.

И на мостике его с той же печатью скорби на челе, которая отмечала легендарного капитана, сидел Пийчик, страдая без папирос и размышляя о странностях маневров. Ведь вот как получилось: по настоящим минам прошли, а от какой-то бумажки погибли.

Эти печальные его думы были прерваны появлением радиста, протягивавшего ему бланк радиограммы.

— А чего ты еще принимаешь? — хмуро сказал Пийчик. — Закрывай лавочку и ложись спать: утопленники мы, нечего нам слушать… Ну, чего там пишут?

Он развернул бланк и прочел. «Обстановка на 12.00. На рассвете противник пытался высадить десант в районе… Линкор типа „Айрон Дьюк“, потопив артиллерийским огнем посыльное судно „Сахар“, вслед за тем подорвался на нашем заграждении у банки Чертова Плешь… Торпедной атакой…»

Дальше Пийчик не читал и отдал бланк радисту. Слабое подобие улыбки проскользнуло по его условно мертвому лицу.

— Снеси посреднику, — сказал он, — разбуди, пусть распишется… Да поспрошай у ребят, не осталось ли у кого махорки, — черт знает до чего курить хочется…

ДВЕ ЯИЧНИЦЫ

Штаб бригады линейных кораблей был необыкновенно изобретателен, но академичен. Такая репутация создалась в результате жесткого соревнования флагманских артиллериста и штурмана в области выдумок.

Если первому удавалось провести в жизнь какую-либо необычайную «Инструкцию для стрельбы из зенитных орудий по подводным лодкам», то второй отлучал себя от шахмат, пока не склонял командира бригады к организации на линкорах метеорологической службы в масштабе первоклассных европейских станций. Эта благородная борьба двух организационных талантов, уподобляясь действию двух взаимно догоняющих поршней, толкала медлительный и осторожный ум командира бригады на рискованные эксперименты.