Рассказы о верном друге
Шрифт:
Он жил у меня в семье, привязался ко всем моим близким, выделяя, однако, меня. У собак всегда так: кто-нибудь обязательно должен быть главным.
Верный перенес на меня всю свою ласку и привязанность, которые прежде предназначались Афанасию Старостину. Однако, я думаю, что в глубине его сердца все эти годы продолжал жить образ его прежнего друга и повелителя.
Вскоре началась Великая Отечественная война.
Всю войну я провел на фронте, на переднем крае. В течение трех с лишним лет мне удалось два или три раза ненадолго побывать дома. За эти годы Верный сделался совсем глухим. Исчезли
Оттого что он оглох, он не стал беспомощным. По мере того как пропадал слух, у него обострялись другие органы чувств. У него было поразительное чутье и совершенно необыкновенная… интуиция, что ли. Он понимал движение губ; вы могли прошептать команду — и он тотчас исполнял ваше приказание, я бы сказал, даже быстрее, нежели делал это раньше, когда был вполне здоров. Порой казалось, что он воспринимает какие-то невидимые токи, настолько он был понятлив при своем столь серьезном физическом недостатке.
Будучи абсолютно глухим, он продолжал сторожить дом! Я не знаю, как это получалось, но он всегда заблаговременно предупреждал лаем о приближении постороннего человека к дверям дома; то ли через землю он ощущал его шаги, то ли еще как, только это факт.
Время от времени я встречал где-нибудь на участке боевых действий наших надежных друзей — четвероногих связистов, санитаров, подносчиков боеприпасов, минеров, которые, наравне с другим фронтовым другом человека — лошадью, несли все тяготы войны, помогая советским людям защищать свое отечество, — и каждый раз вспоминал своего глухого пса.
Вам известно, что по разнообразию и массовости применения собак в боевых условиях мы превзошли в этой войне всех.
Собаки были в армиях всех воюющих держав. В британской, например, они имелись даже в составе специальных отрядов — коммандос, совершавших рейды на атлантическое побережье, тщательно охранявшееся немцами. Собаки доберманы были обучены бросаться на дот, чтобы закрыть амбразуру, откуда велся огонь. Были и другие новинки в применении собаки. И все же мы с уверенностью можем сказать, что наше собаководство оказалось наиболее подготовленным. Это признается не только нами.
Американцы, например, издали вскоре после окончания второй мировой войны толстую книжищу, в которой, не стесняясь в выражениях, расписывают подвиги своих служебных собак на европейском и азиатском фронтах; однако и они в конце ее вынуждены признать, что русские показали образец, оставив далеко позади и врагов, и союзников. Там, в частности, приводятся некоторые сведения и об использовании собак англичанами.
Забавная книжица! В ней вы можете встретить такой эпизод, как вручение ордена собаке, отличившейся при разгроме экспедиционного корпуса Роммеля в Северной Африке. Они ведь вручают собакам боевые ордена и даже присваивают им воинские звания! По этому поводу сами авторы вынуждены иронически заметить, что случается такое положение, когда собака обгоняет в производстве своего вожатого: она, скажем, уже сержант, а он все еще рядовой и, стало быть, должен стоять перед нею навытяжку!…
Да, так на вручение ордена этой собаке пожаловал «сам» мистер Черчилль, а вручал награду генерал Александер. Вот какая честь привалила собаке! Интересно отметить, что это была лайка, лайка по кличке Хуска, потомок одной из тех, которых гордые сыны Альбиона украли у нас в девятнадцатом году во время интервенции на Севере… Репортер описал всю церемонию с полной серьезностью. А в заключение содержится приписка, что собака не посмотрела на высокие чины присутствующих и укусила Александера за ногу…
Ну, мы не кричим так о своих успехах в области служебного собаководства — в частности, об успехах использования собаки в деле защиты социалистического отечества, — однако у нас есть чему поучиться. И то, что я порой наблюдал на фронте, могло бы служить живым подтверждением этого.
Мы первые применили противотанковую собаку, и это сохранило жизнь многим советским людям. Мы с необычайным эффектом использовали собак, обладающих острым чутьем, для поиска мин; сколько жизней мы этим сберегли, сколько саперов не сделалось калеками.
6
Мне везло: в течение почти всей войны я не был даже ни разу ранен, хотя приходилось бывать в очень опасных местах. И только под самый конец, весной сорок пятого, меня сильно контузило. Месяц я провалялся в госпитале. Рано утром третьего мая мне позвонил по телефону генерал, справился о здоровье, а затем ошарашил:
— Берлин взяли!
Я так и привскочил. Мы в госпитале еще не знали.
— Через час лечу туда, — сообщил генерал. — Могу взять с собой. Хочешь?
Хочу ли я?! Я уже одевался. Через несколько минут подошла машина, а через час мы были уже в воздухе и летели на запад.
Мы опустились на аэродроме, заваленном обломками немецких самолетов, в пригороде Берлина, и на штабном газике помчались в один из районов германской столицы.
Многодневное сражение за Берлин закончилось. Повсюду дымились развалины, по улицам под конвоем наших автоматчиков брели толпы небритых, оборванных, потерявших всякий человеческий вид пленных. Картина, надо сказать, была потрясающая.
Много мыслей пробудил у меня вид этой поверженной, разгромленной и плененной вражеской столицы. Не скрою: я торжествовал. Не мы хотели войны. Возмездие настигло гитлеровскую грабительскую армию, гитлеровское разбойничье государство. Я смотрел на руины зданий, на засыпанные осколками стекла, битым кирпичом, исковерканным железом улицы, на брошенное берлинскими фольксштурмистами оружие, на похилившиеся, омертвевшие под ударами наших пушек немецкие «фердинанды» и «тигры» — на весь этот хаос, столь выразительно говоривший о полном военном поражении некогда грозной Германии, и думал: вот что ждет всякого, кто вздумает затронуть нас!
Война — как бумеранг, возвращается к тому, кто ее начал, и поражает его. Кажется, у китайцев есть поговорка: «Война подобна огню — не погасишь вовремя, сожжет и поджигателя»… Немцы лишь пожинали то, что посеяли сами.
— Отныне все пойдет по-иному… — вырвалось у меня.
— Да, но еще нужно выкорчевать корни фашизма…
Генерал был прав. Еще оставались на свободе разные эсэсовские молодчики и гестаповцы, которые, переодевшись в гражданское платье, с подложными документами, спешили спрятаться, как крысы по щелям.