Рассказы серого ворона
Шрифт:
Сделав несколько шагов в сторону ворот, старик увидел на земле кусок колбасы.
– Это умная собака, не берёт еду у чужих и не даёт чужим трогать себя. Он сам знает, кто его хозяин.
Седобородый бодро зашагал вниз. У самых ворот Алтай оставил его и побежал за стадом, идущим в кишлак. Его не интересовали люди с колбасой. Нужно работать, помогать хозяину и охранять ушедших вперёд коров. Дело не ждёт!
О хищниках и калеках.
Хотя тогда и была первая половина восьмидесятых, как тогда говорили, “везде Советская власть”, но мой спутник Кенис еще раз напомнил о том, чтобы я ни во что не вмешивался и не уходил без него далеко. Был он лет на двадцать меня старше, и правильно я сделал, что взял в провожатые в Казахстан этого бывалого одноглазого казаха. Здесь его многие знали. Кенис заявил, что владельца интересующего нас кобеля он знает лично, главное, чтобы собака мне понравилась, тогда можно будет договариваться о вязке.
– Это ты смотришь, как уши стоят, зубов сколько, нос какой, цвет какой. Нашим казахам это не нужно. Если собака хорошо дерётся, то какая разница, есть ли у него маленькие зубки после клыков, вперёд или вбок у неё уши направлены? Направление ушей мешает победить? Нет? Один узбек, большой человек, привёз папу и маму этого алабая из Туркмении, а щенка подарил нашему казаху, тоже большому начальнику. Мой друг, у которого сейчас живёт собака, не хозяин, просто алабай живёт у него. Хозяина просить о случке мы не можем, но если тебе собака понравится, то мы договоримся с тем человеком, у которого она живёт. Раньше тоже все знали, что это хороший кобель, но после того, как он взял волка, считается здесь самым лучшим.
– А волк большой был? Сколько весил?
– Волк небольшой был. Алабай больше весит, но это волк! А собаке ещё и двух лет нет. Через год – два любого волка возьмёт.
Кенису не понравились вопросы о размерах хищника. Он не видел схватку «азиата» с волком, но принялся в который раз рассказывать, как серому наперерез бросился матёрый взрослый чабанский пёс, и худой волк зарезал его, а подоспевший двухлетка задушил серого убийцу. На нём самом даже царапины не было!
– Этого алабая здесь все знают, сегодня люди увидят, как он убьёт волка. Вот увидишь, как он его убьёт.
На ровную квадратную арену причудливо растрескавшейся земли, покрытую хрустящей корочкой и белыми соляными пятнами, со сторонами около пятнадцати метров, огороженную ржавой арматурной решёткой, вышел “конферансье”. Окружавшая арену толпа, состоявшая из мужчин, детей, и даже парочки старух с большими белыми тюрбанами на головах, возгласами и воплями одобрила речь селянина. Это был первый акт.
На арену вынесли большого жёлтого степного кота. Умельцы из четырёх нетолстых палок соорудили квадратную раму, в центр поместили кота, три его лапы были крепко привязаны к разным углам, только одна задняя окровавленная перебитая конечность оставалась свободной.
– В капкан попал – пояснил мой провожатый – Здесь их очень не любят. Даже большие собаки не могут с ними справиться. Коты прыгают вверх и сверху бьют собаку когтями по глазам. У меня у самого пёс так ослеп. Они снизу цепляются когтями к животам овец и, откусывая соски вымени, пьют кровь с молоком. Один кот, прежде чем напиться молока с кровью, портит семь – десять овец. Вымя гниёт, и если чабан не увидит, что овца ранена, то она умрёт.
– Да что за хрень? Как может кот выпить молоко семи – десяти овец? Он не лопнет? Может быть, некоторые из них так и делают, но я не думаю, что все коты…
Кенис обиделся:
– Здесь тебе не Самарканд. С нашими так не разговаривай.
“Конферансье” поднял раму, держа кота вниз головой. Публика ликовала. В широко раскрытых глазах кота были только дикая ненависть и злоба, ни намёка на страх и боль. Это обозлило толпу ещё больше. Да уж, степных котов здесь не любили.
Приговорённого положили на землю, мордой кверху, и не спеша, под одобрительные вопли толпы, одну за другой отрубали остро заточенной штыковой лопатой все четыре конечности. Начали с задней перебитой лапы. Сложно описать поведение кота. Ни одной секунды он не показал слабости, прямо смотрел в лицо палачу широко раскрытыми желтыми глазами, полными жгучей ненависти и злобы.
Во втором акте предстоял бой между волком и собакой. На пустую арену, на длинном шесте с верёвочной петлёй на конце, выволокли волка. Теперь только я понял, почему никто не сомневался в победе собаки. Это притравка, пёс должен был просто убить хищника. Волк выглядел чуть лучше четвертованного кота. Серый передвигался с трудом, с помощью передних конечностей, задние лапы, искривлённые до крайности, почти не служили ему, к тому же волк был горбат и истощён.
– Кенис! Зачем убивать волка? К утру он сам сдохнет. Он что, в детстве под грузовик попал? Жертва радиации семипалатинских ядерных взрывов? Такого хищника убил ваш алабай? Как у живой твари конечности могут быть такими зигзагами? Вы где взяли такого?
– Тот волк нормальный был, сильный. А этого щенком охотники нашли в логове. Всем волчатам скрутили ноги проволокой и оставили там. За предъявленные лапы убитого взрослого хищника дают премию, а за ноги волчат премия маленькая. Щенки растут с завязанными проволокой лапами, родители не бросают их, кормят. Волчата становятся почти взрослыми, а сами охотиться не могут, родители продолжают носить им мясо. Когда волчатам будет девять – десять месяцев, придёт тот самый охотник, который связал им ноги, и убьёт калек, а за их лапы он получит премию, как за взрослых хищников. Может быть, удастся выследить и родителей волчат, к тому времени они будут совсем ослаблены, ведь нужно питаться самим и кормить пять – восемь взрослых детей: калеки не могут охотиться и находить себе пищу.
Казах кивнул в сторону арены:
– Этот урод всю жизнь жил с завязанными ногами. Алабай его убьёт, а его лапы сдадут и получат деньги.
– А ваш находчивый охотник – рационализатор понимает, что волки не смогут прокормить взрослый выводок, добычи не хватит, от голода и бессилия они потеряют страх, и вынуждены будут нападать на домашнюю скотину? А потом будут говорить, что волков развелось слишком много и что хищники обнаглели?
На мир Кенис смотрел одним глазом, он не был плохим человеком и воспринимал всё так, как есть, вопросы гуманизма и нравственности не беспокоили сознание приятеля.
– Я тут при чём? Я охотнадзор? У меня баранов нет.
Привезли собаку. Было пять – десять минут, чтобы осмотреть алабая, пока его будут выгуливать перед боем. Волкодав оказался выше всех моих ожиданий, именно как волкодав, а не как алабай. Внешне он был несколько простоват, серой масти, к низу буро-палевые подпалины, белые грудь, конечности и морда. Но как великолепна эта простота! Четырёхпудовая собака двигалась на удивление легко и свободно, создавалось впечатление, будто кобель высоконогий, но грудь его была опущена ниже локтей, излишней сырости сложения не было, «азиат» был костист, с грубым костяком, ещё и из – за этого создавалось впечатление, будто собака худа, общий вид дополняли небольшой подгрудок и подвес. В необычной обстановке пёс был собран и напряжён, к тому же, он наверняка учуял запахи волка и крови казнённого кота – злейших и ненавистных врагов.