Рассказы. Стихотворения
Шрифт:
Но вот стебли индиго хрустнули, послышался запах скота, и к дереву подошел огромный мокрый брахманский бык. Вспышки молний осветили трезубец Шивы на его боку, дерзко выпяченные голову и горб, сияющие глаза, похожие на глаза оленя, лоб, увенчанный мокрым венком из бархатцев, и шелковистый подгрудок, почти касающийся земли. За ним слышался топот тяжелых ног и громкое дыхание других животных, уходящих от разлива в чащу.
— Оказывается, мы не одни — сюда пришли и другие существа, — сказал Финдлейсон, который сидел, прислонив голову
— Верно, — глухо отозвался Перу, — и не маленькие существа.
— Кто они такие? Я неясно вижу.
— Боги. Кому же еще быть? Гляди!
— А, верно! Боги, конечно… боги.
Финдлейсон улыбнулся, и голова его упала на грудь. Перу был совершенно прав. После потопа кто мог остаться в живых на земле, кроме богов, которые ее создали, богов, которым его поселок молился еженощно, богов, которые были на устах у всех людей и на всех людских путях? Оцепенение, сковавшее Финдлейсона, мешало ему поднять голову или пошевелить пальцем, а Перу рассеянно улыбался молниям.
Бык остановился вблизи храма, опустив голову к влажной земле. В ветвях зеленый попугай клювом чистил мокрые перья и криком вторил грому, в то время как трепещущие тени зверей собирались вокруг дерева. Вслед за быком пришел самец черной антилопы — подобное животное Финдлейсон за всю свою давно прошедшую жизнь на земле видывал разве только во сне, — самец с царственной головой, эбеновой спиной, серебристым брюхом и блестящими прямыми рогами. Рядом с ним, опустив голову до земли, неустанно хлеща хвостом по увядшей траве, прошла толстобрюхая тигрица с зелеными глазами, горевшими под густыми бровями, и со впалыми щеками.
Бык прилег у храма, и тут из мрака выскочила чудовищная серая обезьяна и села, как садятся люди, на место поверженного идола, а дождевые капли, словно драгоценные камни, посыпались с ее волосатой шеи и плеч.
Другие тени возникали и скрывались за пределами круга, и среди них появился пьяный человек, размахивающий жезлом и винной бутылкой. Тогда откуда-то с земли послышался хриплый рев.
— Паводок уже убывает, — проревел кто-то. — Вода спадает час за часом, а их мост все еще стоит!
«Мой мост, — подумал Финдлейсон. — Как это было давно! Какое дело богам до моего моста?»
Глаза его искали во мраке то место, откуда донесся рев. Крокодилица, тупоносая гангская Магар, гроза бродов, подползла к зверям, яростно колотя хвостом направо и налево.
— Его построили слишком прочным для меня. За всю эту ночь мне удалось оторвать только несколько досок. Стены стоят! Башни стоят! Мой поток сковали, и река моя уже несвободна. Небожители, снимите это ярмо! Верните мне вольную воду от берега до берега! Я говорю, я, Матерь Ганга. Правосудие богов! Окажите мне правосудие богов.
— Что я говорил? — прошептал Перу. — Поистине, это панчаят богов. Теперь мы знаем, что весь мир погиб, кроме вас и меня, сахиб.
Попугай
Где-то в тени закачались блестящие бивни и огромный хобот, и негромкое ворчанье нарушило тишину, наступившую после рыка тигрицы.
— Мы здесь, — прозвучал низкий голос, — Мы великие. Единственный и множество. Шива, отец мой, здесь с Индрой. Кали уже говорила. Хануман тоже слушает.
— Каши остался нынче без своего котвала! — крикнул человек с винной бутылкой, швырнув жезл на землю, и на островке зазвучал собачий лай, — Окажите Каши правосудие богов.
— Вы молчали, когда они оскверняли мои воды, — заревела большая крокодилица. — Вы и не шевельнулись, когда реку мою загнали в стены. Ниоткуда мне не было помощи, кроме как от собственных моих сил, а они не выдержали — силы Матери Ганги не выдержали перед их сторожевыми башнями. Что я могла поделать? Я сделала все, что могла. А теперь, небожители, всему конец!
— Я несла смерть; я влекла пятнистый недуг от хижины к хижине в их рабочем поселке, и все-таки они не переставали строить. — Кривоногая облезлая ослица с раскроенной мордой и истертой шкурой, хромая, выступила вперед. — Я дышала на них смертью из моих ноздрей, но они не переставали строить.
Перу хотелось двинуться, но тело его отяжелело от опиума.
— Так! — произнес он, сплюнув. — Вот и сама Шитала — Мать Оспа. Нет ли у сахиба носового платка прикрыть лицо?
— Пропали мои старания! Целый месяц кормили меня трупами, и я выкидывала их на свои песчаные отмели, но строители продолжали работать. Демоны они и сыны демонов! А вы покинули Матерь Гангу одну на посмешище их огненной повозке! Да свершится суд богов над строителями моста!
Бык передвинул жвачку во рту и не спеша отозвался:
— Если бы суд богов поражал всех, кто насмехается над священными предметами, в стране было бы много потухших жертвенников, мать.
— Но это больше чем насмешка, — сказала тигрица, выбросив вперед цепкую лапу. — Ты знаешь, Шива, и все вы, небожители, знаете, как они осквернили Гангу. Они непременно должны предстать перед Разрушителем. Пусть их судит Индра.
— Как давно началось это зло? — откликнулся самец антилопы, не двигаясь.
— Три года назад по счету людей, — ответила Магар, припадая к земле.
— Разве Матерь Ганга должна умереть в этом году, что она так спешит сейчас же получить отмщение? Еще вчера глубокое море было там, где она течет теперь, и море снова покроет ее завтра, ибо так ведут боги счет тому, что люди называют временем. Кто скажет, что их мост простоит до завтра? — промолвил самец антилопы.
Наступила долгая тишина, а буря утихла, и полная луна встала над мокрыми деревьями.
— Так судите же теперь, — угрюмо промолвила река. — Я рассказала о своем позоре. Паводок все убывает. Больше я ничего не могу сделать.