Рассказы
Шрифт:
— … а бездна, которая ждёт нас впереди, Гриша, в случае, если наши безумные отношения не будут выяснены, просто приводит меня в шок, Гриша, в ужасный и безумный шок…
Гриша поднимает глаза. Смотрит сначала на люстру, потом в правый верхний угол, затем — в левый, как будто размышляет, где бы поудобнее повеситься. Тянется к бару, наливает полстакана «Посольской». Смотрит в стакан, как Кабанова в Волгу. Потом на Кристину — как Муму на Герасима. А та, что твой Герасим: любит, но топит, — всё про своё:
— … потому что
Гриша берёт стакан в баре.
— Этот ужасный, ужасный шок, который ждёт нас Гриша…
— Тебе сока?
— Да… Ты не можешь даже представить себе, Гриша, тех последствий, которые грозят нашим отношениям… нет, мне не апельсиновый, мне ананасовый… в том случае, если мы… хватит сока… если мы не выясним их сейчас же… Так что давай их, Гриша, — патетически повышает голос Христя. — Давай же выяснять их, наши непростые отношения…
И так — часа три-четыре. Изо дня в день.
Ночь. Водка выпита. Сок тоже. Ярко, как в хирургическом кабинете, горит хрустальная люстра. Звенит монотонно, как высоковольтка, голос Кристины. На словах «безумно» и «бездна» хрусталики люстры нежно позванивают: бзм! бзд! Они, сволочи, с ней заодно. Заодно с Кристиной и сигаретный дым, запутавшийся в люстре. Его отношения с люстрой достигли шокирущих бездн безумия. И шторы-подпевалы шуршат, поддакивая Кристине: «Шок, шок… отношения… шок, шок… отношения»
У Гриши в голове что-то вроде разжёванной забродившей яблочной мякоти, в которой зудят осы. Осы увязли в бездне мякоти и безумно зудят. Они в шоке. Иногда ни с того ни с сего выплывает из мякоти какой-нибудь дурацкий стишок, типа:
И зачем сплелись так тесно Отношения в клубок? Брак — безумие и бездна. Дядя Гриша — колобок.Или:
У меня случился шок. Дайте тазик и горшок.Или ещё какая-нибудь ахинея. Гриша вообще пописывает стихи. Лирические. Но в часы выяснения отношений к Грише приходят совсем другие стихи. Так сказать, трагииронические.
И вот однажды (дело было в конце сентября, ночью, часа в два) Гриша не выдержал. То ли пол-литра водки наконец подействовали, то ли, действительно, отношения зашли слишком далеко, трудно сказать.
Гриша сделал так.
Сначала он очень громко икнул. Так громко, что Кристина вздрогнула и обожглась сигаретой. Затем снял очки, нетвёрдым голосом произнёс загадочную фразу: «Стрельбы отменяются: снайпер опоросился», — и изо всей силы долбанул очками по столу. Очки звонко всхлипнули и разбились. Гриша встал и сказал:
— Моя пошла.
— Куда? — Кристина настежь распахнула глаза. В каждом зрачке — по маленькой люстре.
— Туда… — он слегка покачнулся, махнув рукой в сторону двери, — где … огни большого города.
Кристина с Гришей живут в загородном доме, в пяти километрах от МКАДа.
— Что… пешком?!.
— Пешком. Как Ломоносов-Кривоглазов.
— Но зачем?!! — в распахнутых глазах Кристины ужас, безумие, шок и бездны.
— Не могу больше, — ответил Гриша и опять икнул так, что хором серебристо ахнули все до единой хрусталики люстры.
Когда Гриша вышел, Кристина сказала сама себе шёпотом:
— Я в шоке, — и заревела.
Проревела она минут пять. Отревевшись, стала соображать. Двадцать километров. Пешком. По холоду. В чём он пошёл? Кажется, в тапочках. Без очков. Без очков он ничего не видит. У него же минус десять. Он же без очков за три метра собаку от кошки не отличает. Пьяный ещё. Без денег. Автобусы не ходят. Метро закрыто. Что ещё? Милиция. Хулиганы. Какой ужас! Какое безумие!
Кристина метнулась к полке, схватила ключи от машины. Накинула плащ с капюшоном.
На улице было холодно. За забором в соседнем доме лаяла собака, как будто монотонно кричала прокуренным басом «бра-во!», «бра-во!». Морось. Машина долго не заводилась. Наконец завелась.
Жидкое, тусклое золото мокрого асфальта под фонарями шуршало как-то жалобно-вопросительно: почему? зачем? как так могла случиться? подумаешь, немножко повыясняли отношения, а он…
Он показался. Гришаня шёл по обочине, слегка пошатываясь, но в целом довольно твёрдо. В тапочках. В мокрой майке. С Ломоносовым — ничего общего. Лёгкая кривоглазость — это да, но в целом похож просто на пьяного Гришу.
Кристина подъехала и остановилась. Гриша подслеповато заглянул в приоткрытое стекло и спросил:
— Девушка, вы в Москву?
«Ни фига себе…» — подумала Кристина и утвердительно покачала головой.
— Подбросите?
«Во даёт!» — и снова покачала. Гриша сел на заднее сидение. Поехали. Помолчали.
— Спасибо, что вы меня подобра… подобрали, девушка, — начала Гриша. — Это, наверное, судьба.
«Да что он, вообще, что ли, ни фига не видит? Наверное, капюшон… Хорошо, что я его накинула».
— Я вообще-то от жены ушёл.
— Ммм?!.. — удивилась Кристина. «То есть всё-таки ушёл?»
— Ну… не насовсем, конечно. А вы на неё, кстати, чем-то похожи. И даже очень. И машина ваша на нашу похожа.
— Ммм?!..
— Да. Тоже красивая… Это я про вас, а не про машину. И даже, я бы сказал, красивее.
«Вот гад!»
— То есть не внешне… Не это самое: руки… брови… шея… и так далее. Нет! Это… не главное. Вы врунт… внутренне красивее.
Кристина сделала косой кивок удивления. Она не могла понять: страдает она или злится.