Рассказы
Шрифт:
Хлопнула дверь.
— Я туточки, Ефрем Петрович!
— Кому выдаешь продукты со склада?
Задорожный не расслышал шепота старосты.
И снова прогремел строгий вопрос Танцюры:
— Документы проверил?
В это мгновение послышался вежливо-спокойный, но достаточно решительный голос Папазьяна. Его тон как бы напоминал прибывшему, что нужно вести себя скромнее в присутствии немцев.
— С кем имею честь?
Ответ последовал не сразу, но в голосе предателя уже не было заносчивости.
— Я уполномоченный по снабжению сельхозпродуктами, моя фамилия Кучеренко.
«Ловко врет, мерзавец», —
— Сейчас доложу о вас господину майору. — Папазьян прошел в комнату к Задорожному и скоро вернулся. — Господин майор Фридрих фон Ленц завтракает.
Марат Папазьян получил короткий и ясный приказ командира: Танцюру ни под каким видом не упускать.
Задорожный глядел в окно на улицу: его волновала мысль, уехала машина с немцами или стоит за церковью. В ту же минуту он увидел грузовик далеко за селом на горе. Значит, немцы подвезли предателя и он здесь без охраны. Тем лучше…
В общей комнате, где был накрыт стол, Танцюра снял с себя длинный селянский тулуп и остался в новеньком с иголочки мундире немецкого офицера с узкими серебряными погонами.
Марат Папазьян уселся на клеенчатом диване, закинул ногу на ногу и достал из кармана золотой портсигар. Он впервые видел Танцюру и понял, что предатель — птица стреляная и с ним надо быть осторожнее.
— Какова цель вашего визита? — спросил Папазьян.
— Фрин гевольт ист гальб гевонен, — ответил Танцюра, устраиваясь поудобнее на диване. Папазьян тотчас сообразил, что немецкая поговорка приведена ни к селу ни к городу и говорит лишь о том, что полицай решил щегольнуть знанием немецкого языка. Смысл поговорки Папазьян перевел для себя примерно так: «Смело начать — наполовину сделать». Если полицай такой «знаток» языка, как и он сам, то стесняться нечего. Папазьян ответил бессвязными немецкими словами, которые помнил еще со школьной скамьи. Зато произнес их самоуверенно и щелкнул зажигалкой, прикуривая.
Чтобы окончательно усыпить бдительность полицая, Папазьян как бы между прочим, небрежно двумя пальцами достал из кармана документ и показал его Танцюре. Небрежностью и непринужденностью он хотел подчеркнуть, что показывает инспектору документ не по долгу службы, а доверительно. Танцюра увидел знакомую, похожую на страшного паука подпись начальника окружного гестапо оберштурмфюрера полковника Моора, придвинулся к Папазьяну и прошептал:
— Должен извиниться… я сказал не совсем правильно. Я не Кучеренко, а инспектор окружной полиции Ефрем Танцюра. Здесь нахожусь инкогнито. Есть задание навести справки о партизанах шахтерского отряда. Они где-то притаились, надо их… — Танцюра напряг руки с растопыренными пальцами и вдруг быстрым движением сцепил их, точно поймал кого-то.
— Их ферштее, — сказал Папазьян, поднимаясь и давая понять, что больше не может продолжать разговор. Будто бы ради любопытства, он спросил: — А вы куда сейчас направляетесь, господин Танцюра?
— Возьму у старосты лошадей и поеду в село Гали-чаны.
— Вам везет, — сказал Папазьян. — Мы как раз едем туда, можем подвезти.
Чтобы не дать инспектору времени отказаться, Папазьян юркнул в комнату майора, бросив на ходу полицаю:
— Я спрошу разрешения у господина майора, и мы поедем.
Вернувшись, он с улыбкой сказал:
— Господин
— Благодарствую…
Из комнаты вышел неприступный майор Фридрих фон Ленц, взглянул на часы и рявкнул:
— Нах форн! [20]
Танцюра вскочил с дивана и выпрямился в струнку. Папазьян накинул на плечи майора шинель с меховым воротником, и тот зашагал к двери.
Когда машина выезжала со двора, староста Талалай и его жена низко кланялись и желали дорогим гостям доброго пути.
20
Вперед! (нем.).
— Поехали! — весело крикнул Танцюра и помахал рукой старосте: — Ауфвидерзеен!
Машина мчалась с бешеной скоростью. Танцюра крепко ухватился рукой за борт, зажав под мышкой черный кожаный портфель. Инспектор полиции был хорошо настроен и даже не придал значения тому, что машина почему-то остановилась на окраине села и в кузов вскарабкался и уселся на мешках часовой с винтовкой. Танцюра оглядывал лица солдат в кузове и улыбался. Потом открыл портфель и достал оттуда антоновское яблоко. Секунду подумав, кому его подарить, протянул сидящему рядом и сказал:
— Дер яблук.
Но солдат отвернулся. Танцюра слегка толкнул его локтем и добавил:
— Есмен, кушай.
Партизан не оглянулся. Ничего не подозревая, Танцюра стал с хрустом есть яблоко.
Село было уже далеко позади, и вокруг простиралась пустынная белая степь.
Неожиданно машина затормозила. Из кабины вышел офицер-переводчик, за ним майор. Танцюра протянул было руку майору, чтобы помочь ему взобраться в кузов, но солдаты опередили Танцюру и дружно втащили к себе офицера. Инспектор полиции торопливо пошарил рукой в портфеле и достал второе яблоко, собираясь угостить майора, но замешкался. Солдаты почему-то встали и взяли автоматы на изготовку. Майор пробирался по мешкам к Танцюре. Подойдя к предателю, он сел напротив и глянул прямо в лицо. Танцюра перестал жевать, приоткрыв рот.
— Ну, здорово, Танцюра!
Яблоко застряло в горле полицая. Он смотрел на Задорожного и молчал. Лицо его сделалось белым, как зимняя степь.
— Как себя чувствуешь? Неважно?
Инспектор выронил яблоко, и оно покатилось за мешки.
— Расскажи, как идет холуйская служба, как наших людей вешаешь?
У Танцюры точно отнялся язык.
Папазьян вытащил из кобуры полицая пистолет, из бокового кармана кителя — второй, поменьше, отобрал портфель, заглянул в него, бегло перелистав бумаги, и передал Задорожному.
Танцюра поднялся, стянул с головы офицерскую фуражку.
— Сознаю, — выговорил он тихим голосом, так, что стоявшие чуть подальше не расслышали, а лишь видели, как шевелились его белые губы. — Сознаю и проклинаю себя. Служил немцам, это верно. Если можете, простите…
— Артист! — сказал кто-то в тишине.
— Заставили служить, — продолжал Танцюра, стараясь придать голосу как можно больше жалости и скорби. Но, чувствуя фальшь, терялся от этого еще больше и, холодея, понимал — никакими словами не отговориться, никакими мольбами не искупить предательства.