Рассказы
Шрифт:
Когда мы приблизились, я увидел что она небольшая. Не только по площади — хотя и по ней тоже — но и в высоту, словно была сделана для людей другого роста. Верх входной двери был прямо на уровне моих глаз, а вытянувшись, я мог положить руку на крышу.
Дверь была незаперта, но застряла и после нескольких толчков плечом открылась, процарапав деревянный пол. Судя по внешнему виду, в домике должна была быть только одна комната, но внутри мы оказались в длинном коридоре, проходящем по всему строению. Пригнувшись и включив фонарики мы шли друг за другом — Мик, Гарсиа, Большой Билл и Эд Барр, и мне пришло в голову, что это идеальное место для засады,
Я пошел следом и снова был удивлен. Домик простирался назад намного дальше, чем казалось по фасаду, и длинная комната, в которой мы оказались, с потолком около полутора метров высотой у входа и два с половиной, а то и три в противоположном конце, круто уходила от двери вниз — видимо она была под углом врыта в землю. Отсутствие окон и деревянный пол и стены, придавали комнате вид пространства, которое по мере удаления от нас увеличивается, как оптическая иллюзия в доме с привидениями в парке аттракционов.
— Похоже на гребаную комнату смеха, — сказал Большой Билл, шаря вокруг фонариком.
Андре хранил молчание.
Топая тяжелыми ботинками, мы спускались по наклонному полу. Мебель была только по бокам комнаты: два одинаковых столика; на пыльной поверхности каждого расставлена коллекция почти одинаковых серых камешков. Хотя комната простиралась довольно далеко, шириной она была лишь в половину коридора, так что слева за стеной должна была быть другая комната, несмотря на то, что входа в неё из этой комнаты не было. Как бы там ни было, в задней стене перед нами была вырубленная из сплошного куска дерева дверь, закрытая и прикрученная болтами к окружающим доскам. Ни ручки, ни рукоятки, никаких видимых признаков того, что её можно открыть, не было, и в этом наглухо запечатанном входе было что-то таинственное и интригующее. Эд Барр произнес то, о чем все подумали:
— Давайте посмотрим, что там.
— Нет, — со страхом в голосе сказал Андре.
— Всё вокруг выгорело дотла, видно что дом заброшен, давайте выломаем дверь и посмотрим что за ней.
— Не делай этого! — закричал Андре.
— Прочь с дороги. — Росси оттолкнул его в сторону и поднял топор.
Андре буквально заплакал, и это испугало меня больше всего остального. Находиться в полупогребенной в земле древней хижине без окон, перед дверью без ручки и наблюдать как здоровый мужик с комплекцией игрока в американский футбол рыдает, было настоящим испытанием для нервов, и в тот момент мне хотелось убраться отсюда к чертовой матери.
Дверь оказалась прочной и Росси пришлось несколько раз взмахнуть топором, прежде чем ему наконец-то удалось проделать в дереве дыру достаточно большую, чтобы просунуть руку внутрь. Внутри была задвижка и он воспользовался ей, чтобы открыть дверь. Четыре луча фонаря осветили тьму и когда мы увидели, что находится в маленькой сырой комнате, наступила внезапная тишина.
Это было какое-то мумифицированное существо, скрюченная морщинистая фигурка, похожая на высушенную черную обезьяну. Кожу его лица стянуло назад и казалось, что оно ухмыляется, острые гнилые зубы торчали в безумной усмешке. Существо сидело в комнатке на полу, рядом с небольшой кучкой тех серых камней. Закругленная часть стены позади него была выцветшей добела, словно выгорела
Как какой-то примитивный дикарь, поклоняющийся каменному идолу, Андре упал перед обезьяноподобной тварью на колени. Росси бросил топор и последовал его примеру. Я засмеялся, но на лицах остальных видел тот же благоговейный страх, и должен признать, сам что-то почувствовал. Я подумал о похороненных трусиках Анны Хоуэлл и в какой-то момент пожалел, что украл и посадил их, что писал на них. Меня заполнили пустота и печаль, чувство, что я где-то сбился с пути и потерял что-то очень важное для меня. Ощущение исходящее от мертвого существа было какой-то вселенской скорбью и его настроение воздействовало на мое собственное, заставляя меня хотеть убраться отсюда как можно быстрее.
А потом…
Что-то изменилось.
Не знаю, что случилось: пришло ли это от мумифицированного существа, сидящего посреди комнаты, от моих приятелей пожарных, или это был просто плод моего воображения, но скорбь, которую я чувствовал, неожиданно сменилась страхом, ужасом, пробирающим до мозга костей и заставившим меня остолбенеть на месте, наполнившим уверенностью, что все мы обречены, никогда не покинем это место, и проведем в этой комнатушке вечность, вместе с этой отвратительной черной обезьяной.
Слева от меня сдавленно приглушенно всхлипнул Эд Барр. Плакал Андре: то ли от религиозного рвения, то ли от невыразимого отчаяния, сложно было сказать. Гарсиа приглушил свет фонаря и выключил его. Так же поступил Большой Билл и все остальные; моментом позже мы оказались в темноте и тьма было столь глубокой и всепроникающей, что я не мог сказать, открыты мои глаза или закрыты. Я неподвижно стоял там, ожидая конца. Кто-то плакал. Кто-то хихикал. Был слышен какой-то шум, рыдания и я почувствовал мягкие пальцы, нежно поглаживающие мою руку, а затем зубы больно вонзившиеся в мою правую икру.
Понятия не имею сколько времени мы там провели, но когда мы вышли, солнце уже было высоко. Все были взъерошены, Большой Билл был голый.
Мы оставили мумию там, где нашли, и с помощью веток и грязи из болотца рядом с хижиной запечатали комнату так хорошо, как только смогли. Это была идея Андре и большая часть бригады с ней согласилась: одни более охотно, другие — менее. Я хотел сжечь это место к чертовой матери — чем бы это иссохшее черное существо не было, оно не заслуживало права на существование — но знал, что нахожусь в меньшинстве и оставил свои желания при себе. Мне было достаточно просто уйти отсюда и быть уверенным в том, что я никогда не окажусь поблизости от этой хижины и её мерзкого обитателя. Несколько дней спустя я ушел из пожарной дружины. Так же поступил Росси. Так же поступил Эд Барр. Мы не разговаривали об этом, не спрашивали друг друга о причинах, хотя виделись почти каждый день; и не обсуждали то, что увидели в той хижине и то что там произошло.
Неделей позже Андре покончил с собой в лесу. Попробовал свой дробовик на вкус.
Об этом мы тоже не разговаривали.
Вскоре после этого трусики проросли. Когда после недели облачных ночей луна наконец-то показалась, я стоял перед дубом и смотрел на проклюнувшийся сквозь засыпанную листьями грязь бледный росток; голубовато-белый, почти желеобразный побег, который явно стремился обрести более значимую форму.
Во что он превратится, когда вырастет, гадал я?
Я вытащил свой член и пописал на него.