Рассказы

Миура Тэцуо

– Куда же оно запропастилось?
– пробормотал муж себе под нос.

– Что запропастилось? Ты что ищешь?

Сима положила нож, спустилась в дома и, надев сандалии, вышла во двор. Муж со сложенными на груди руками направлялся к амбару. Сима вытерла мокрые руки о фартук и последовала за ним.

Войдя в амбар, муж сделал вид, что вглядывается в темный угол, и, когда Сима подошла к нему сзади, обернулся и молча обнял ее.

"А, вот в чем дело!" - Сима поняла наконец, что он искал, но тут острая боль пронзила ее грудь,

и она стала вырываться из объятий. Но чем сильнее вырывалась, тем крепче руки мужа удерживали ее. Сима уже не могла больше терпеть и громко вскрикнула.

– Больно!
– сказала она плачущим голосом. Муж удивленно ослабил руки. Поглядел вниз - на ногу, что ли, наступил?

– Да не там. Вот тут болит.
– Сима, тяжело дыша, показала рукой на опухшую грудь. Муж молча уставился на нее круглыми глазами.

– Пчела ужалила.

– Пчела?

– Ага. Как дитя малое. Даже совестно. И Сима сбивчиво рассказала, как ее ужалила пчела. Муж молча выслушал. Сима думала - посмеется над этим происшествием, а он, наоборот, нахмурился и сказал:

– Ну-ка, подойди сюда.

Сима подошла к слуховому окну амбара, и муж велел ей показать грудь. Она доверчиво распахнула кимоно. За окном было еще светло, пришлось даже зажмуриться от света.

Он осторожно, будто нажимая на кнопку звонка в богатом доме, прикоснулся к соску. Сосок утонул в опухшей груди. Муж испуганно отдернул руку.

– Больно?

Сима не почувствовала боли от его прикосновения.

– Но если прижать, как ты сейчас...

Сима наконец ясно поняла причину той смутной тревоги, которая охватила ее вдруг, когда она мазалась змеиной настойкой.

"Да, ее грудь не выдержит объятий мужа", - подумала она, и ей захотелось горько заплакать. В лучах заходящего солнца грудь казалась лиловатой и была похожа на гнилую сливу. Хоть оторви и выброси за окно.

– Ладно, закройся.
– Муж заморгал глазами.
– Змеиной настойкой пахнет.
– Он понюхал палец.

– Матушка научила, - сказала Сима, поправляя воротник кимоно.

– Меня тоже в детстве часто жалили пчелы.
– Муж пошел к двери. Сима утешилась тем, что он все-таки не отвернулся от нее.

В ту ночь муж выпил со свекром немного сакэ, сидя у очага, и заснул, уткнувшись лицом в спину жены.

Только однажды он осторожно коснулся ее рукой. "А ладони у него раз от разу становятся грубее, - подумала Сима.
– Наверное, оттого, что ему только шершавые доски гладить и приходится". И глаза ее за закрытыми веками увлажнились слезами.

Сима никак не могла заснуть - слишком долго, видать, сидела у соседей в бане, вот и распарилась. "Неужели ничего нельзя сделать?
– спрашивала она себя.
– Ведь можно же как-нибудь..." Однако в голову ей так ничего и не пришло.

Да и думать-то долго она не смогла. Тело пылало жаром, в горле пересохло. И она решила: пусть муж сам что-нибудь придумает, а я подожду.

И она стала

терпеливо ждать. Но так ничего и не дождалась. "Видать, надоело ему думать, вот он и заснул у меня за спиной. Отчаялся, что ли?" подумала Сима и тоже заснула.

Утром она пробудилась оттого, что муж тряс ее за плечо.

Сима повернулась, чтобы спросить, что ему нужно, однако он опередил ее неожиданным вопросом:

– Где пчелиное гнездо?

– Под крышей.

Было еще рано, но муж встал, натянул штаны и вышел из спальни.

Во дворе звенели цикады.

Сима проводила его рассеянным взглядом, но потом, забеспокоившись, вышла из спальни прямо в ночном кимоно.

В дома муж надел рабочую куртку свекра, натянул на руки перчатки.

– Принеси полотенце, - попросил он. Сима сняла с гвоздя полотенце и протянула ему. Муж обвязал полотенцем лицо.

– И мешок подай из-под риса. Сима смущенно выполняла его краткие приказания. Он молча вышел. Сима тоже молча последовала за ним.

Верхушки деревьев сверкали в тонких, как зубья гребешка, лучах утреннего солнца. Там и сям назойливо верещали цикады.

Муж поставил лестницу под карниз крыши, привычно забрался на нее, накинул мешок на пчелиное гнездо, ловко захватил его и так же проворно слез вниз.

Сима со страхом наблюдала за ним.
– Не ужалили?
– спросила она, но муж ничего не ответил.

Он принес из амбара топор и пошел к обрыву над рекой. Там положил мешок с пчелиным роем на пень и тупой стороной топора стал бить по раздувшемуся мешку. Бил старательно и равномерно, и вскоре на белой ткани расплылось лиловое пятно от раздавленных пчел и личинок. Удары топора звучали теперь не так глухо, как поначалу.

Сима стояла поодаль и молча смотрела на мужа. Ей казалось, скажи она что-нибудь, и топор тут же повернется в ее сторону. Солнце поднялось выше и осветило лицо мужа.

– Ты вспотел, - сказала Сима. Тогда муж, словно вдруг обессилев, тяжело бросил наземь занесенный над мешком топор.

Вот и прошел этот один-единственный день после полугодовой разлуки. Не успел муж приехать - и уж снова в путь.

С трудом поспевая мелкой трусцой за мужем, быстро шагающим по тропинке средь зеленеющего рисового поля, Сима не выдержала и всхлипнула. Она чувствовала себя глубоко виноватой, но как это высказать, не знала.

– Нечего хныкать!
– обернулся муж.
– Опять приеду.

– Но когда это будет! Может, полгода пройдет, а может, и больше. Подошел поезд.

– Ну я поехал, - сказал муж, подхватил под мышку чемодан и легко запрыгнул в вагон.

Только она его и видела. Из окна он не выглянул. Муж никогда не выглядывал из окна - не любил долгих проводов.

Раздался гудок. Ребенок за спиной проснулся и заплакал. Сима, покачивая ребенка, улыбнулась - а вдруг муж незаметно глядит на нее из какого-нибудь окна - и несколько шагов прошла рядом с поездом.