Рассказы
Шрифт:
Эх, как вкусно пахнет мясо! Но нельзя Болоту прикасаться и к пище этих людей! Может быть, она им так же трудно достается, как и людям на Земле. Может быть, это сватовство — единственный праздник в их жизни... Но должен Болот помочь девочке — надо их вернуть отсюда поскорее! И потому сунул он палец в котел!
Что тут началось! Шум, гам, крики...
— Над нами издеваются!
— Век этого не забуду! Ноги моей здесь не будет!
— А мы-то думали породниться!..
— Боже мой, боже мой, — оправдывается черноволосая сухощавая хозяйка, —
Чернобородый хозяин вынес все подносы, чашки с кушаньем из юрты, выплеснул на землю, но даже собаки не притронулись к их содержимому.
— Сваты дорогие! Родня наша будущая! Гости Мои! — закричала хозяйка, размахивая большим ножом. — Не подам повода плохо говорить о моем очаге! Сейчас еще одного коня заколем, на ваших глазах!
Так и похолодело на душе у Болота. Старался, помочь девочке, а выходит наоборот: когда еще они коня заколют, когда сварят да съедят, а сколько снова разговаривать будут... Эх, ошибся, только навредил делу!
Не стал он ждать, побежал обратно к девочке, посмотреть, как она там. Девочка все так же лежала. Болот присмотрелся — грудь ее изредка приподнималась. Может быть, жива еще?
Смотрит Болот на бедняжку, а сам от жары задыхается. «Где же алтайский ветерок прохладный, живительный?» — трясет он подол рубахи, но и это не приносит ему облегчения...
Вышел Болот из аила, а над долиной уже вечер опустился. «Какие тут дни короткие», — подумал он. Поднял голову, взглянул в небо и оторваться не может. Тьма звезд, а одна среди них ярче других, ближе, живее. Мигает она Болоту зеленым глазком, зовет к себе. Родною и теплою кажется эта звезда Болоту, и сердце почуяло, подсказало ему, что это — Земля его, матерь родная.
— Земля моя! — ноги Болота ослабели, и он упал на колени. — Колыбель моя! Я твоя частица, я сын твой! Ты меня родила, вскормила, вырастила. Зачем выронила меня, зачем обронила из-за пазухи, где жил я в тепле? Верни меня к себе, пожалей, помоги! Каждому камню твоему кланяться буду, каждый стебелек твой буду хранить. Что я дурного сделал, почему так сильно наказан? Ни одна мать звериная или птичья не погибла от моей стрелы, ни одно дерево живое не упало под моим топором, ни разу за всю жизнь не вспорол я, не порушил твой черный покров, дарующий жизнь... Если и сделал что — прости, мать-земля... — и Болот заплакал. — На Алтае у тебя живут родные мои — жена Ай-Билдирлу, дочка Кумижек-Ару, сын Солоон-Мерген! Я хочу быть с ними... Я хочу жить на родине... А, может быть, я уже умер, а? И это не я, а моя душа , бродит-скитается по вселенной — неприкаянная, беспокойная?..
Тут донесся топот копыт. Мелькая на фоне красноватого звездного неба, с гребня горы спускались хозяева.
Болот не стал ждать, когда на него опять набросится черная четырехглазая собака, и влез на лиственницу. Собака закружилась у дерева, залаяла.
— Что эта чертова собака увидела на дереве?! Чуму она накличет на нашу голову! Завтра же повесьте ее! — кричала толстая женщина.
И черная лошадь храпела, прядала, не хотела проходить мимо лиственницы, за что получила от своего седока — круглолицего парня — несправедливые удары...
— Эй, люди, почему темны наши дымоходы? — удивленно воскликнул кто-то.
Вскоре дымоходы ало засветились, искры протянули над ними в небо серебряные нити.
— Дочка! Кровиночка моя! Как нам теперь жить? — послышался из юрты плач толстой женщины.
Люди, испуганно озираясь по сторонам, тихо переговариваясь, сходились к ней в юрту. Шли осторожно, бесшумно, как мыши — башмаками не стукали, одеждой не шебуршали.
Вскоре оттуда выскочил круглолицый парень, вскочил на черную лошадь и ускакал.
— Дочка, очнись, встань! Радость, надежда наша. Ведь мы только тобою и жили! — причитала толстая женщина. — Как ты бегала с жеребятами и телятами, как резвилась с ягнятами и козлятами... Белого верблюжонка своего вспомни. Как же он будет без тебя? Кто за ним присмотрит, кто его приласкает?..
«Беда везде одинакова, — думал Болот и тоже плакал, — горе — всюду горе, и всюду от него на сердце — рубец, на лице — морщина... Хоть бы ты поднялась, поправилась, милая. А все я виноват, я...»
Тут вернулся парень на черной лошади. С ним примчалась краснощекая девушка. Красавица, слов нет! Круглолицего не видать в темноте, а девушка точно светилась — каждую черточку можно различить. Глаза большие, в пол-лица, и светятся, зеленые лучики летят из них. Волосы черные, длинные, густые, струятся, как хвост аргамака на скаку. Блестят, звенят, переливаются украшения на девушке. От самого уродливого в мире родила бы она красивого ребенка! И лошадь у нее — белая, словно молоко, стоит, переступает, как невесомая.
«Э-э, а что это такое у девушки в руках — круглое, темное? — сердце у Болота так и оборвалось. — Да это же — бубен! Боже, да она шаманка! Потому за ней круглолицый и ездил. Сейчас начнет шаманить, болезнь лечить, нечисть изгонять, а нечисть — это я и есть!.. Совсем пропал! О, помогите, Алтай мой, Земля моя!»
Похолодел Болот от страха. Вот тебе и красавица!
Девушка легко спорхнула с лошади и красиво, словно поплыла, заскользила, направилась к юрте. От дверей обернулась, глянула на Болота, сидящего на лиственнице, кивнула ему и улыбнулась.
В юрте развели большой огонь. Искры полетели густо, заспорили — какая из них прыгнет выше и дольше будет светиться. Из щелей юрты протянулись в темноту светлые волосы.
Бубен забухал, загудел, зарокотал. Крепился Болот, но сердце его вместе с ударами бубна запрыгало, задергалось — то заколотится бешено, то сорвется и чуть теплится, затухает, вот-вот остановится, то опять так застучит в ребра, точно вырваться хочет! Ни пошевелиться, ни вскрикнуть не может Болот. Будто душит, давит его страшный дурной сон.