Рассказы
Шрифт:
Парень устал, он еле стоит на ногах, но бьет по груше, не останавливаясь и не снижая темпа.
— Армяне, азербайджанцы, грузины, чечены… Хуже их нет. У них стандартная одежда — спортивные штаны и туфли. Никто, кроме них не додумался туфли под спортивный костюм надевать. И кепки-аэродромы носят в дополнение ко всему. Если такого встретишь — сразу бей, не думай! Бей их, Ромка, бей в их горбатые носы, пробивай их волосатые груди…
Последняя фраза вызывает у меня совершенно иную ассоциацию и я прыскаю. Прекращаются удары, умолкает
Парень делает шаг в мою сторону, а дед поворачивается и смотрит на меня:
— Ты кто такой?
— Я? — глупо спрашиваю я.
— Нет, он! — кивает старик в сторону парня.
— Ромка. — отвечаю я.
— Ты что, больной? — интересуется старик, а парень делает еще шаг.
— Кажется, да. — говорю я. Мне и вправду нехорошо.
— Тебя подлечить? — старик отбрасывает в сторону окурок. Ромка провожает его взглядом и делает еще два шага.
Я сглатываю набежавшую слюну и быстро говорю:
— Извините, я у вас случайно. Просто заблудился.
— Да? Почему ты смеялся? Я сказал что-то смешное? — старик повышает голос, Рома делает еще шаг и мне становится не по себе.
— Да нет. Просто… вы сказали «волосатые груди»… а я представил женскую грудь… — мнусь я. Смеятся уже мне не хочется.
Ромка смотрит на старика, как собака на хозяина. Сейчас крикнет старик «фас» и…
Старик обдумывает мои слова, а затем неожиданно начинает хохотать. Смех мешается с кашлем, вырывающимся из напрочь прокуренных легких, старик бьет себя по коленям и стонет:
— Твою мать, а? Это ж надо, волосатые груди! Слышь, Ромка, я так сказал, да?
— Ага. — Ромка тоже улыбается. Если этот отмороженный оскал можно назвать улыбкой, то он точно улыбается. А старик продолжает восхищаться:
— Во сказанул, а? Волосатые, бля! Зубастая м. нда и волосатая грудь! А ты молодец, парень, заметил! Как зовут?! — последний вопрос старик задает в совершенно другом тоне, жестко, без намека на смех.
— Веня. — отвечаю я.
— Веня… Венеамин… голый?
— Голый. — я жму плечами и думаю, что если бы сюда попал Карен, который действительно частенько надевал туфли под спортивный костюм, то ему бы пришлось несладко. А мне вот повезло. Я даже горжусь сейчас тем, что я в одних трусах и поэтому могу зайти к этой странной парочке в гости.
— Хорошо! — одобрительно кивает старик, — Русский, нюхом чую, а?
Я киваю головой, в которой мелькает мысль, что старик учуял запах моего пота и идентифицировал его как русский. Хороший тест на национальность, однако.
— Молодец! — старик довольно улыбается и поворачивается к Роме. — Рома, что ж ты, волосатую грудь так и не пробил, а?
Он тыкает указательным пальцем в сторону груши и парень безропотно идет к ней. Через несколько секунд в ночи опять начинают звучать удары.
— Веня, иди поближе. — манит меня старик. — Куришь?
— Курю. — отвечаю я и подхожу к нему.
— Небось, и конопелькой балуешься, а? — старик смотрит на меня снизу вверх, но у меня такое ощущение, что я внизу, а он навис надо мной огромной скалой и допрашивает.
— Бывало. — осторожно говорю я.
Старик хмурится.
— Это негры поганые придумали — траву курить. Негры и индейцы. Русский человек — настоящий русский человек — никогда не уподобится этим ублюдкам. Лучше выпить поллитру без закуски, чем курить всякую гаитянскую и перуанскую дрянь! Не вздумай больше курить траву. Не уподобляйся краснокожим, которые любят себе в волосы втыкать перья и таскать на груди всякие амулеты! Рома! Рома, ну-ка дай по печени краснокожему гаду. От души!
Рома замирает, прицеливается и с громким выдохом бьет по груше. Я представляю на месте груши индейца и мне становится жалко его. А потом вдруг я вижу на месте груши себя и меня начинает тошнить. Голова кружится, мне бы присесть, но я боюсь, что этот старый нацист догадается, почему у меня такое состояние и тогда я получу все шансы на Ромин удар.
— Веня, нам надо спортом заниматься! Нам надо учиться стрелять, учиться убивать… ты понимаешь? Нас просто вынудят носить вещи так, как хотят они! Вся мода по п. де пойдет! И все, п. дец всему миру!
Мне совсем хреново. Голос старика слышу плохо, перед глазами все сверкает, я чувствую, что сейчас из меня снова польется ртуть. Опять начинает вставлять, опять водоворот, опять подкашиваются ноги… только бы не упасть.
— … они нас уничтожают, все уничтожают нас… все против нас… китайцы, негры… азера… армяне…
Откуда этот голос? Как он попадает в мое сознание? Что со мной хотят сделать? Я словно под гипнотическим воздействием… наваждение… морок… Мне надо сбросить эти дьявольские чары.
— У меня друг армянин! — кричу я. — Брат на еврейке женат! Я сакэ пью вместе с суши! Мне нравится хип-хоп! Я накуриваюсь каждый день!
И я блюю. Себе и старику под ноги. Небрежно так, с презрением. Мол, нате! Получите! Наш ответ Чемберлену! А потом падаю рядом на траву, закрываю глаза и жду. Сейчас старый придурок натравит на меня своего отморозка. Ну и черт с вами!
Мне становится немного легче через пару минут. Когда я понимаю, что меня еще никто не бил, то открываю глаза и смотрю. И первое, что я вижу — это культяшки прямо перед лицом. Мишаня?!
Это не Мишаня. Теперь понятно, зачем здесь инвалидное кресло. Культяшки принадлежат старику; он раскачивается в кресле и курит. Рома стоит рядом. Оба наблюдают за мной, но видимых признаков агрессии не проявляют. Пытаюсь подняться, но все тело настолько тяжелое, что вряд ли я поднимусь даже с чьей-то помощью.
— Посмотри, Рома, на этого человека. — говорит дед. — Он русский, но душа его заражена всеми вражескими культурами. Он валяется в своей блевотине и гордится этим…
— Я не горжусь. — решаюсь вставить я, но старик не обращает на меня никакого внимания, продолжая свою речь: