Рассказы
Шрифт:
Граф улыбнулся.
— Это портрет моей бабушки… Сейчас ты ее увидишь…
Граф отступил на шаг в сторону, а через секунду волею злого рока (или хитроумного механизма) каменные плиты под ногами злосчастного представителя налоговой инспекции разошлись, и он провалился в западню.
Опустим первые слова, которыми разразился Алекс Штахель, когда он осознал, что находится в глухой ловушке, выход из которой был высоко наверху. Теперь он уже догадался, что значит таинственное слово oubliette, а кроме того, он больно ушибся и потерял в темноте очки. Штахель
— Эй! — крикнул Алекс.
— Ты знаешь, как там тебя звали, когда я слышу про налоги, то прихожу в дурное настроение, — задушевно сообщил Филипп.
— Эй! — еще раз крикнул Алекс. — Вытащите меня отсюда!
Филипп XIV хмыкнул. Он явно не собирался помогать ему.
— Штахель! Как зовут твоего папашу? Фриц?
— Да! Помогите мне выбраться, эрлаухт!
— Ах, Фриц Штахель… Разве твой папаша не рассказывал тебе, как он приезжал в этот замок, чтобы заставить платить налоги моего несчастного отца?
— Нет! — крикнул Алекс.
— Очень жаль, — печально улыбнулся граф. — Тогда Фриц Штахель просидел в этой яме неделю, прежде чем поумнел. Но чтобы не предупредить собственного сына! Придутся тебе, Алекс, расплачиваться за свое невежливое поведение и за промашки твоего недальновидного отца.
Агент замолчал. Он не мог осмыслить происходящего.
— Ты здесь останешься навеки, — сообщил граф. — Если я не забуду, то буду сбрасывать тебе кое-какую пищу со своего стола…
— Вы не можете так со мной поступить! — завопил Штахель. — Я всем сказал, куда направляюсь! Меня будет искать полиция, вас будут допрашивать!
Филипп все еще скорбно улыбался.
— Сын Фрица Штахеля, ты не учитываешь одной вещи — я дворянин. Меня не могут призвать в суд, слово, сказанное мной, никем не может быть подвергнуто сомнению. Если я скажу, что тебя здесь не было, я тебя не видел, и с тобой не разговаривал, то значит, так оно и было. Сиди, думай о смысле жизни.
Лицо графа исчезло.
— Ради всего святого, Куммерфилд! — издал безумный вопль Алекс.
Филипп умиротворенно зажмурился.
— Да, ради всего святого, — прошептал он и закрыл люк-ловушку.
Штахеля окружила темнота. Она была слева, она была справа, позади, за спиной, над головой и под ногами. Узник сел на пол, охватив голову руками, зарыдал. За что? За что такой удар рока? Почему он оказался здесь? Почему отец не поведал ему, что сам побывал в мышеловке? Наплакавшись вдоволь и настрадавшись (по всей видимости, прошло уже много часов), Штахель решил обследовать темницу. Едва сделав несколько осторожных шагов, его ступня задела какой-то предмет. Неужели? Сердце его радостно застучало… Это был электрический фонарик, и стоило нажать кнопку, как тусклый свет озарил яму. Первым делом Штахель нашел свои очки (к его удивлению, они остались целехоньки), потом оглядел ловушку. Ничего обнадеживающего — глухой каменный колодец, стены которого были презрительно неприступны. В одном углу какой-то шутник (уж ли не его папаша двадцать с лишним лет назад?) уложил в ряд три белых черепа, только у одного из них была нижняя челюсть. Рядом валялся клоунский колпак с колокольчиками. Штахель надел его, покачал головой, вслушиваясь в печальный перезвон, а потом от безумных переживаний впал в полное беспамятство.
Что это? Призрачный, неземной свет… Я уже умер? Но что это касается моего лица? Крыса! Алекса Штахеля передернуло от отвращения, он вскочил, замахнувшись уже почти погасшим фонариком… Но это была не крыса, это веревка свешивалась сверху, а еще послышался примирительный голос графа Куммерфилда:
— Ну ладно, полезай наверх. Неужели ты думаешь, что я оставил бы здесь сына Фрица Штахеля? Дурачок! Будем считать это досадным недоразумением. И, надеюсь, о налогах разговора больше не будет?
Алекс Штахель был понятливым молодым человеком. Поэтому вопрос о налогах был отложен на самое малое — лет на десять. А еще — в тот день некий представитель налогового управления выпил-таки бутылку «Шеваль-бланш»…
Около полуночи в дом папаши Штахеля ввалился его сын. Алекс был пьян, его пиджак был чертовски грязен, глаза безумно сверкали, а его первыми словами были:
— Господин Фриц Штахель! Сейчас я буду разбираться с вашей налоговой декларацией! И с вашей, мамаша, тоже, поэтому готовьте валерьянку! Ведь у нас, черт меня возьми, демократия!
17 сентября 1999 г.
Поцелуй
Маленькая девочка Элиза сидела за столом и рисовала. Ее младшему братику было ужасно скучно, он пытался заглянуть в рисунок то с одной стороны, то с другой, но толком увидеть ему ничего не удавалось.
— Элиза, ну дай мне посмотреть! — пищал он, но сестра обращала на него внимания не больше, чем на назойливую муху.
Наконец, она вытерла испачканный углем носик, слезла с высокого стула и, сияя от радости, развернула плод своего долгого творчества перед Петером. На рисунке было изображено пучеглазое и жутко зубастое чудовище, а под ним лежал несчастный маленький человечек, разорванный пополам.
— А что это за пятна? — испуганно прошептал Петер, которому было всего пять лет и который боялся темноты и крыс.
— Это кровь! — возбужденно сверкая глазами, выкрикнула Элиза. — И на клыках тоже кровь!
Петеру стало страшно, он закрыл глаза, но Элиза еще больше обрадовалась.
— Он разодрал рыцаря пополам и съел все его кишки! — жутким голосом сказала она.
Петер побледнел, как мел, и прикрыл глаза еще и ладошками.
— Убери это, убери, — попросил мальчик.
Элиза расхохоталась.
— Ладно, если ты такой трусишка. Я поселю его со всеми. — И она засунула рисунок в свой тайник между столом и стеной, где собрался уже целый зоопарк различных уродов и монстров, созданных детской фантазией. — Эй, ты плачешь, Петер?
— Нет, — сказал мальчик с одним движением руки смахнул две крошечные слезинки.
Элизе стало неловко.
— Не плачь, я расскажу тебе сказку, дурачок!
Они залезли на кровать, Петер, уже забыв о своих страхах, улыбался в предвкушении сказки, Элиза пока же морщила носик и покусывала губки, она никогда не рассказывала одного и того же дважды, а это было нелегко. Наконец, она начала: