Рассказы
Шрифт:
Через месяц мне пришло письмо с указанием моего идентификационного номера, с которым я должен был приехать в посольство Южной Кореи в Москве. На удивление малое количество бумаг потребовалось от меня — анкета и две фотографии, и через три дня в паспорте уже красовалась необычная виза с иероглифами.
Через неделю я получил по интернету электронный авиабилет, распечатал его, и стал собираться в дорогу. На сайте корейского посольства нашел маленький самоучитель корейского языка. «Аннион хансео, камсахамнида, силлихамнида, аннион ги хинсео», — зазвучали в доме необычные, таинственные слова. «Кто–нибудь знает, что корейцы любят в качестве подарков», — спрашивал я у друзей, знакомых, в интернете, и в ответ получал самые невероятные предположения: от сушеной рыбы до пряников. Никто мне не мог помочь. На самом деле оказалось, что корейцы
Прибытие
Лететь было страшно и волнительно. Успокоиться не помогало даже виски. В самолете ходили восточные красавицы — стюардессы, которые тут же после взлета раздали всем наборы, включающие в себя зубную щётку, пасту и носки, чтобы снять обувь. Потом принесли обед — что–то неизвестное и странное. Хорошо, что рядом со мной сидели двое корейских ребят, которые возвращались из Москвы с учёбы. Они мне помогли разобраться. Оказалось — все не так страшно. В маленькой плошке с крышкой — рисовая каша, куда нужно было высыпать сухие водоросли из пакета. Напиток — рисовый отвар (очень полезно — в дальнейшем я буду слышать эти слова несколько десятков раз, пробуя практически любую корейскую еду. И, наверное, они оправданы — средняя продолжительность жизни корейцев около 80 лет). Несколько корейских салатов в маленьких тарелках, в том числе знакомый по петрозаводским корейским ресторанам папоротник («косари» — по–корейски. Это будет единственно одинаковое блюдо из рациона русских корейцев и жителей Южной Кореи) И наконец — кимчи. Ярко–красная, обжигающего цвета и такого же вкуса корейская квашенная капуста. Квашенная с красным жгучим перцем, соленой рыбой, устрицами, кальмарами, чесноком, луком, редькой и еще несколькими приправами, название которых ни выговорить, ни запомнить невозможно. Я положил кусок в рот — из глаз полились слёзы, из груди вырвался кашель, горло перехватило от остроты. Мои соседи предусмотрительно держали для меня стакан воды…
От ужаса я сделал большой глоток виски и заснул. Проснулся перед приземлением.
Сразу нарушив корейский закон (оказывается, можно было ввезти лишь одну бутылку водки — я же на всякий случай вёз четыре), я прошел без помех через таможню и сразу увидел молодого человека с табличкой, на которой значилось моё имя. Он мне поклонился, я поклонился в ответ (не знаю, быстро ли я избавлюсь от этой привычки, в Корее все постоянно друг другу вежливо кланяются). Мистер Пак Ох Бум совсем не говорил по–английски, как впрочем девяносто процентов встреченных мною корейцев. Зато у него был целый набор табличек, заготовленных к моему приезду. «Здраствуйте» — было написано на одной (по–английски). «Вы хотите есть?» — на другой. «Вот наш автобус» — на третьей. «Вы будете жить в комнате 501» — на следующей.
Из аэропорта Ичхон мы за два часа добрались до города Вонжу. Проехали его уже на машине и через десять километров очутились в Культурном центре «Тоджи». Как раз начинался обед. Меня сразу отвели в столовую, где за одними столом сидели 12 южнокорейских писателей, мужчин и женщин, разного возраста. Меня представили. Я сел с ними. На столе, среди прочих блюд, разглядел рис и кимчи. Мы начали есть. Корейские писатели ели молча, низко склонившись над тарелками.
— Вы говорите по–английски? — спросил я сразу у всех.
— Да, — ответила одна девушка, — Только мы Вас стесняемся.
Тоджи
В переводе с корейского «Тоджи» — это «земля». Так называется 16-томный роман классика южнокорейской литературы мадам Пак Кун Ни. Свою эпопею она писала 23 года, проживая в городе Вонжу. Книга издана 10 миллионным тиражом. В благодарность за творческий, прославляющий Южную Корею и конкретно провинцию Канвондо труд власти города организовали Фонд мадам Пак Кун Ни. Этому фонду и принадлежит Культурный центр Тоджи. Он состоит из трех зданий, два из которых — комнаты для писателей, оборудованные всем необходимым для жизни и творческой работы, самое большое же — административное здание, где находится офис Фонда, лекционный зал со всем необходимым современным оборудованием, библиотека, большая столовая, маленький спортзал, подсобные помещения
Теперь мадам Пак Кун Ни на отдыхе, который отдыхом назвать трудно. Я ежедневно видел ее в каких–нибудь заботах о Тоджи — то она командует экскаватором, роющим яму для нового бассейна, то сама с помощью помощников выкладывает керамической плиткой бордюры на дорожках, то руководит заготовкой кимчи. При этом мадам Пак Кун Ни — 80 лет.
Сама программа для корейских писателей в Тоджи центре предусматривает пребывание в течение двух месяцев каждые два года. Эти месяцы можно разбить на части, и посетить Центр несколько раз за год. Всё это, включая питание и проживание — бесплатно, все расходы берет на себя Тоджи центр. Воистину — рай.
Как здесь очутился я — было долгое время для меня загадкой. Наконец прояснилось. Мадам Пак Кун Ни — большая поклонница Федора Михайловича Достоевского. Однажды она подумала — отчего бы не пригласить сюда писателя из России. По согласованию с правительством провинции Канвондо были оплачены дорогие билеты на самолет. Выбор кандидата оказался в руках случая, о чем я писал в начале очерка. И вот я здесь — посреди гостеприимной корейской «Земли», единственный русский провинции Канвондо.
Люди
С Ким Чи Мин мы познакомились в первый же день. Он — единственный из людей, встреченных мною в Канвандо, говорящий по–русски. Сразу рассказал, что пишет книгу о Пушкине. Раньше учился на факультете русского языка и литературы, стажировался в Москве, потом работал тележурналистом на главном корейском канале. Шесть лет назад вдруг решил, что корейскому народу просто нельзя дальше жить без знания о великом русском поэте. Оставил работу и шесть лет занимается только биографией Александра Сергеевича.
Было смешно и необычно, когда в первую мою ночь в Южной Корее, вернее было уже утро — часов шесть утра, в дверь моей комнаты постучали. Я не спал, сказывалась разница в пять часов с московским временем, поэтому сразу открыл дверь. За ней стоял Ким Чи Мин с кастрюлькой лапши, газовой плиткой и бутылкой местной водки соджи.
— Я вижу, Вы не спите, — извиняющимся тоном произнес он, — Давайте посидим, выпьем, поговорим про Пушкина…
В соседней со мной комнате жила американка корейского происхождения Хё Щин На. Музыкант, композитор. Маленькая хрупкая женщина с молодым лицом и седой головой. Вообще, корейцы седеют довольно рано. Многие потом красят волосы. «Почему я должна это делать?» — гордо восклицала Хё Щин На, и действительно выглядела очень хорошо. При первой же нашей встрече она подарила мне свой диск, который назывался «Муза Ахматовой». Хё Щин занимается тем, что совмещает в музыке рояль со стариными корейскими инструментами. Получается очень интересно.
Одним из самых интересных людей, с кем я познакомился здесь, был Ким Мин Ги. Корейский Виктор Хара, как все его тут называют. Он — очень известный певец и композитор, при военной диктатуре сидел в тюрьме за свои песни. Сейчас рассказ о нем присутствует во всех школьных учебниках по истории Кореи. На улицах Сеула его узнают, сам видел, а в Сеуле — двадцать два миллиона жителей, половина населения страны. Сейчас Ким Мин Ги — театральный режиссер своего собственного маленького театра. Рок–опера «1-я линия метро» выдержала уже 3000 постановок, начиная с 1994 года. При всём этом он удивительно скромный и отзывчивый человек.