Расследование

Фрэнсис Дик

Всего на балу собралось человек шестьсот, и четверть из них я знал в лицо. Владельцы, тренеры, жокеи, стюарды, репортеры, пара самых крупных букмекеров, стартеры, судьи, клерки ипподрома и все прочие с женами, друзьями – весело болтающая толпа.

Был там и Джессел во главе компании из двенадцати человек, расположившейся прямо подо мной. Я подумал, не остыл ли он уже после понедельника, но в конце концов решил не проверять это на практике. Говорили, что он передал Урона Пэту Никите, заклятому врагу Крэнфилда, что добавляло соли на рану последнему. Слухи,

похоже, были вполне основательны, так как Никита был среди гостей Джессела.

Передав Урона Никите, Джессел тем самым недвусмысленно дал всем понять: он не сомневается, что мы с Крэнфилдом умышленно помешали его лошади выиграть. Это, что и говорить, не способствовало укреплению в общественном сознании противоположной точки зрения.

За одним из главных столов возле танцевального пространства восседал лорд Ферт, что-то очень серьезно втолковывавший крупной даме в голубых страусовых перьях. Другие стулья стояли пустыми, но, пока я разглядывал стол, оркестр заиграл что-то латиноамериканское, и большинство гостей лорда Ферта вернулись. Некоторых из них я знал, хотя и весьма отдаленно. Того, кто мне был нужен в первую очередь, среди них не было.

Через два стола от лорда Ферта я увидел Эдвина Байлера, важно призывавшего официанта наполнить бокалы его гостей. Сознание собственной важности не позволяло ему взять бутылку и налить из нее самому. На другом конце стола находилась его маленькая толстушка жена.

Никакой надежды скакать на лошадях Байлера. Жало обиды вошло глубже, чем я предполагал.

За спиной я услышал шелковое шуршание, и на меня пахнуло духами Роберты. Я обернулся.

– Келли!

Она действительно была в этот вечер обворожительна.

– Келли... Бобби говорит, что вы должны проводить меня на ужин.

– Очень благородно с его стороны!

– Вы ему, похоже, понравились. Он сказал... – Роберта вдруг замолчала. – Не важно, что он сказал.

– Вы его хорошо знаете? – спросил я.

Она сразу же учуяла намек:

– В общем-то да. Он живет в соседней деревне. Вчера он пригласил меня... Я думаю, он сделал это, чтобы как-то меня утешить... Отец отменил в нашем доме прием, и Бобби позвонил мне вчера... Он очень мил...

– Да, – согласился я.

Мы спустились по лестнице и прошли через арку в зал, где был накрыт ужин. Там свет горел куда ярче, но это никак не повредило впечатлению, производимому Робертой.

Вдоль одной из стен протянулась буфетная стойка, уставленная тарелками с холодными закусками, заливными и также пирожными с кремом. Роберта сказала, что, прежде чем приехать сюда, пообедала у Бобби и теперь есть не хочет, но мы все же положили себе на тарелки семги и устроились за одним из двух десятков столиков, что занимали половину зала.

В двух шагах от нас сидели трое знакомых жокеев, поставив локти на стол, загроможденный пустыми тарелками и кофейными чашками.

– Келли! – крикнул один из них с сильным северным акцентом. – Господи! Это же Келли! Иди сюда, старый черт, и не забудь захватить юную красавицу.

Подбородок юной красавицы начал

обычное движение вверх.

– Главное не акцент, а человек! – сказал я.

Она посмотрела на меня с неодобрительным удивлением, но, когда я встал и взял свою тарелку, она последовала за мной. Они освободили для нас место, выразили восхищение тем, как выглядела Роберта, и не сказали ни слова о дисквалификации. Как пояснили ребята, их подруги отправились пудрить носы. Когда они вернулись с безукоризненными носами, компания распрощалась с нами и отправилась обратно танцевать.

– Они были очень милы. – В голосе Роберты сквозило удивление.

– Естественно.

Она вертела в руках вилку, не глядя на меня.

– На днях вы сказали, что мой ум в цепях. Это в том смысле, что я сужу о людях по их акцентам, а это неверно, да?

– Из Итона выходили и мошенники, – сказал я. – Ну конечно, неверно.

– Кактус! – воскликнула она. – Сплошные колючки!

– Врожденный порок и врожденная добродетель существуют, – сказал я. – Но они поселяются в нас по их собственному усмотрению – независимо от места рождения и дохода родителей.

– Где вы учились?

– В Уэльсе.

– Но у вас нет валлийского акцента. У вас вообще нет никакого акцента. Это очень странно, учитывая, что вы всего-навсего... – Она оборвала себя и ужаснулась своей опрометчивости: – Господи, я же не хотела... Извините.

– Ничего удивительного, – заметил я. – Учитывая взгляды вашего отца. Да и я ничем не лучше, в каком-то смысле. Я вполне осознанно уничтожил свой валлийский акцент. Еще в школе я тайком упражнялся, подражая дикторам Би-би-си. Я хотел стать государственным служащим и был полон честолюбивых планов. Я знал, что вряд ли сумею чего-то достичь, если буду говорить, как сын валлийского крестьянина. Поэтому со временем литературно правильная речь стала моей естественной манерой изъясняться. За что, кстати, меня очень презирали родители.

– Родители! – обреченно вздохнула она. – Ну почему от них нет никакого спасения?! То, что мы есть, – результат их влияния. А я хочу быть собой. – Она удивленно оглядела себя. – Никогда в жизни у меня не было такого чувства. Не понимаю...

– Зато я понимаю, – сказал я. – Только это обычно случается с людьми в возрасте пятнадцати-шестнадцати лет. Это называется восстание против родителей.

– Вы надо мной издеваетесь! – Но подбородок не стал задираться вверх.

– Ни в коем случае.

Мы докончили семгу и стали пить кофе. Большая компания наполнила тарелки и сдвинула два столика рядом с нами с тем, чтобы все могли усесться вместе. Они неслись на всех парусах, подгоняемые алкоголем и дружеской беседой, шумные и раскованные. Я лениво оглядывал их. Четверых я знал: двое тренеров, одна жена, один владелец.

Один из тренеров, Тревор Норс, вдруг увидел меня и буквально уронил нож.

– Это Келли Хьюз, – сказал он недоверчиво.

Вся компания повернулась в мою сторону и принялась меня разглядывать. Роберта издала страдальческий вздох. Я окаменел на стуле.