Расследование
Шрифт:
– Я не утверждаю обратного, – сказал чуть озадаченно Ферт.
Он опять остановил запись и поглядел на меня, вопросительно подняв брови.
– А что вы на это скажете?
– Он хватается за соломинку.
Лорд Ферт вздохнул, снова нажал пуск, и опять раздался голос Гоуэри:
– Там все было изложено черным по белому...Так оно и оказалось... Они не раз проделывали подобное.
– Что значит: так оно и оказалось? Кто-то вам подсказал, что они этим занимались ранее?
Опять пауза. Соломинка Гоуэри
Но снова лорд Ферт не стал на него давить. Вместо этого все тем же ровным голосом он спросил:
– А как насчет Дэвида Оукли?
– Кого?
– Дэвида Оукли. Того детектива, который сфотографировал деньги в квартире Хьюза. Кто посоветовал ему туда сходить?
Снова молчание.
Впервые в голосе Ферта прозвучали настойчивые нотки:
– Норман, вы действительно должны дать объяснения. Разве вы не понимаете, что отмалчиваться нелепо? Мы должны иметь наготове ответы, если всерьез собираемся опровергнуть утверждения Хьюза.
Гоуэри перешел в глухую оборону:
– Доказательства вины Хьюза и Крэнфилда представлены. Не все ли равно, кто их собрал?
– Нет, это важно, потому что Хьюз утверждает, что улики фальшивые, по крайней мере, в своем большинстве.
– Нет, – с жаром возразил Гоуэри. – Они настоящие.
– Норман, – спросил Ферт, – вы убеждены в этом или просто хотите в это верить?
– О! – В возгласе Гоуэри было больше муки, чем удивления.
Я резко взглянул на Ферта. Его темные глаза смотрели мне в лицо. Снова на пленке мягко, убеждающе зазвучал его голос:
– Норман, есть ли у вас какие-то причины видеть Крэнфилда и Хьюза дисквалифицированными?
– Нет! – Почти крик. Явная ложь.
– Причины, заставляющие вас в отсутствие подлинных улик создавать фальшивые?
– Уайкем! – В голосе гнев и ярость. – Как можете вы такое говорить! Вы намекаете... Вы намекаете, что дело нечисто.
Ферт снова остановил запись.
– Ну как? – не без вызова спросил он.
– Тут он говорил искренне, – сказал я. – Сам он улики не подделывал. Но я его в этом и не обвинял. Мне просто хотелось знать, откуда он их получил.
Ферт кивнул и снова запустил пленку. Теперь говорил он.
– Дорогой Норман, вы ставите себя в весьма уязвимое положение, если не хотите сказать, откуда у вас все эти улики. Разве вы это не видите? Если вы не в состоянии объяснить их происхождение, вас могут заподозрить в том, что вы их изготовили сами.
– Улики подлинные, – возразил Гоуэри. Отстреливается изо всех сил.
– Вы по-прежнему пытаетесь убедить себя в этом.
– Нет, доказательства самые достоверные.
– Откуда вы их взяли?
Гоуэри оказался припертым к стенке. По тому, что отразилось сейчас на лице Ферта, я понял, что для него это было печальным и весьма неприятным открытием.
– Мне
– Кто вам это прислал?
– Не знаю, – сказал Гоуэри очень тихо.
– Не знаете? – В голосе Ферта сквозило недоверие. – На основании этих свидетельств вы дисквалифицируете жокея и тренера, но понятия не имеете, откуда у вас эти данные.
Тяжкое молчание.
– Значит, вы сразу поверили в эти так называемые улики?
– Они настоящие. – Судорожно цепляется за свою версию.
– У вас сохранился этот конверт?
– Да.
– Я бы хотел на него взглянуть. – Легкая ирония в голосе.
Гоуэри не стал спорить. Послышались звуки шагов, стук выдвигаемого и задвигаемого ящика, шелест бумаг.
– Ясно, – медленно проговорил Ферт. – Бумаги и впрямь выглядят очень убедительно.
– Теперь вы понимаете, почему я начал действовать? – поспешно и со слишком явным облегчением отозвался Гоуэри.
– Я мог бы понять, почему вы были готовы сделать это – после тщательной проверки.
– Я проверял.
– Как серьезно?
– Видите ли... эти бумаги поступили ко мне за четыре дня до слушания дела. В четверг. Я распорядился, чтобы выслали приглашения Ньютоннардсу, Уэсту и Оукли. Их просили подтвердить телеграммой готовность прибыть на расследование, что они и сделали.
Ньютоннардса попросили взять с собой записи пари розыгрыша «Лимонадного кубка». Затем я велел своему помощнику навести справки у работников официального тотализатора, не делал ли кто-то крупные ставки на Вишневый Пирог, и он получил письменные свидетельства... То, что мы зачитывали на расследовании. У нас не возникло никаких сомнений, что Крэнфилд ставил деньги на Пирог. На расследовании он сказал неправду. Это лишний раз убедило меня в истинности улик. Он был кругом виноват, и я не могу понять, почему он не заслуживает дисквалификации.
Ферт остановил запись.
– Что вы на это скажете? – осведомился он.
Я пожал плечами:
– Крэнфилд действительно поставил деньги на Пирог. Он имел глупость отрицать это, хотя, как он мне сказал, считал, что в сложившихся обстоятельствах признать это было равнозначно самоубийству. Он сказал мне, что поставил на Пирог деньги у Ньютоннардса через одного своего знакомого, имя которого не назвал, а также в официальном тотализаторе. У своего же букмекера он не поставил ничего, потому что не хотел, чтобы об этом узнал Джессел – он в приятельских отношениях с букмекером. Он поставил сто фунтов на Пирог, потому что подозревал, что лошадь обретает форму и может преподнести сюрприз. Он также поставил двести фунтов на Урона, поскольку здравый смысл подсказывал ему, что, скорее всего, выиграет именно он. Что же в этом предосудительного?