Расстрелять перед строем…
Шрифт:
Занимаемый нашим штабом дом был крайним. Впереди глубокий овраг, танки не могли его преодолеть. Может, поэтому Бунтин успел оторваться и появился в штабе разъяренным, выкрикивая только два слова: “Стоять насмерть!” Я успел вызвать до этого штабные санки и отправить писаря с боевыми документами и знаменосца с Боевым Знаменем в Шубены Ставы. В углу штаба стоял ручной пулемет с диском. Я взял его, а Забуга коробки с запасными дисками, и мы выбежали к сараю, где стояла телега. С нее я расстрелял весь диск по наступающей пехоте. Видел падающих то ли от моих попаданий, то ли от страха немцев. Бунтин закричал: “Спасать командира!” — и бросился с Ершовым в следующий овраг, сползая на заднице, потом на четвереньках карабкаясь на подъем. Все это запечатлелось в моем мозгу, как на киноленте, до мельчайших подробностей. Я видел животный страх, хотя и сам осознавал величайшую опасность быть убитым или брошенным при ранении. Теперь Забуга вел огонь уже по спускающимся в первый овраг вражеским пехотинцам, которые спускались тоже на том же месте, на котором
После того как Бунтин и Ершов скрылись за сараем бригадного стана, я, Забуга и несколько посыльных бросились следом за командованием спускаться в овраг. На подъеме я заметил, как рикошетировали пули вокруг, как радом со мной посыльному в спину попали три пули и вырвали белую вату телогрейки, а он упал замертво. Видимо, закончились патроны в магазине у немецкого автоматчика, и я успел перевалиться за каменную изгородь, но которой тут же прошла новая очередь. Пустой пулемет мы оставили в овраге, разбив приклад. Броском на полусогнутых мы успели забежать за сарай, где находились командир с начальником штаба. Невдалеке разорвался снаряд, и у Бунтина от попадания осколка потекла кровь на виске. В панике он заорал: “Начальник штаба, принимайте у меня командование полком, я ранен”. Последний, как попугай, продублировал во всю глотку: “Лебединцев, назначаетесь начальником штаба полка, организовать оборону и ни шагу назад”. В это время Забуга спустился по пожарной лестнице и доложил Ершову, что скоро танки сомкнуться, и мы останемся в окружении в селе. Бунтина потащил адъютант и его сожительница. Я показал примерное направление выхода из села и предложил Ершову бежать вместе, но он задал мне самый глупый вопрос: “А ты меня сможешь вынести, если ранят?” Я махнул рукой и бросился под откос, перебежал улицу и оказался на околице с небольшим подъемом. В это время зарычала “катюша” и вокруг начали рваться ее снаряды. С этого раза мне навсегда запомнился шквал огня, которого так боялись немцы».
6
В одном из своих последних писем к Д.И. Салтыкову бывший разведчик Д.И. Сергиенко о тех январских днях свидетельствовал:
«В ночь с 13 на 14 января 1944 года воины нашей дивизии шли всю ночь, преследуя противника под сильным мокрым снегом. На рассвете вышли на окраину села Босовка тогда Киевской области, а в настоящее время Черкасской. Разведка доложила, что враг закрепился и ждет появления наших войск, чтобы ударить неожиданно. Поступила команда остановиться и занять оборону. Перешли овраг, очень устали, промокли насквозь, сутки не спали и не отдыхали. Бойцы попадали прямо в мокрый снег и тут же уснули. Привал длился недолго. Рано утром меня разбудил посыльный из разведотдела штаба дивизии и передал приказание мне и лейтенанту Гусеву срочно прибыть к начальнику разведки Череднику. Когда мы явились в штаб, майора Чередника там не было. Сказали, что он на передовой и велел подождать. Мы вышли на улицу и услышали, как на переднем крае поднялась сильная стрельба и до нас донесся шум танков. По тревоге прибежали штабники. Среди них находились командир дивизии и начальник разведки. Они скомандовали: “Быстро погрузить на транспорт штабное имущество!” Все, кто с нами был, спешно стали выносить ящики и грузить на повозки. Когда все уложили в сани, коноводы подвели лошадей, запрягли, усадили сверху штабников и уехали за село. Шум танков и стрельба усилились, они быстро приближались к расположению штаба, мы поспешно спустились в ложбину, но которой начали отходить.
Противник не дал нам возможности окопаться. Все наши войска еще не успели подготовиться к отражению атаки танков. Солдату, когда он в окопе, танки не страшны. Враг ждал именно такого момента, когда полки оказались в открытом поле, измотаны и обессилены в наступательных боях. Воспользовавшись нашей слабостью, он подтянул танковые части и пошел давить людей и технику. Танков с десантом автоматчиков было много. За ними шли самоходные артиллерийские установки. Эта лавина, изрытая огонь, уничтожала все на своем пути. Казалось, невозможно было спастись. Видим, обстановка складывается тяжелая. Мы с лейтенантом Гусевым побежали в расположение своего батальона, но оттуда уже все снялись и отошли на окраину села. Не найдя никого из своего подразделения, мы тоже укрылись от немецких танков в ближайшем рву и бежали, пока не встретили подводу пункта сбора донесений. Лейтенант сел в повозку и уехал, а мне пришлось добираться пешком, потому что на санях не хватило места».
7
А.З. Лебединцев:
«Неожиданно из овражка вылезли шесть человек пеших разведчиков во главе с их командиром, старшиной.
Мы очень обрадовались, что увидели своих, и примкнули к ним. Мы поднялись на пригорок и встретили еще троих связистов из корпуса. Они тоже присоединились к нам, наступила темнота. На такую беду, какая с нами произошла, нам впервые вместе с приказом на наступление выдали всего один экземпляр топокарты этого района. До этого как минимум по пять экземпляров выдавали. Конечно, карта была у адъютанта командира. У меня в те годы была обостренная зрительная память на местность, и я помнил стороны горизонта. Но тогда ориентировался по принципу; где пожары, там немцы, надо идти туда, где нет всполохов. В темноте присоединился с десяток корпусных саперов, которые отрывали землянку комкору. Шум боя постепенно затихал. Впереди послышался
Это была третья ночь совершенно без сна, я еле стоял на ногах, но мы пошли. Саперов и связистов как ветром сдуло. Поняв, что опасность миновала, они бросились искать свои корпусные части. Кому же охота идти в полковую пехоту? (…)
К полуночи мы достигай Новой Гребли. Село было забито обозами и машинами. В каждой хате полно лежащих, сидящих и стоящих. И все они спали. В одной из хат мы тоже на корточках уснули. До этого я отрядил разведчиков искать наших однополчан. Перед рассветом нас разбудили орудийные разрывы. Стреляли с небольшого расстояния из танков осколочными снарядами. В огромной панике мы и другие бойцы начали выскакивать из хаты и выбегать на дорогу, но которой неслись санки в конных упряжках».
8
Дмитрий Иванович Сергиенко продолжает свой рассказ: «Бежать было очень тяжело, так как я был в ватных брюках, телогрейке, кожухе и в валенках. А танки уже подходили к ложбине, но которой отходили войска, шли наперерез, чтобы отрезать нам путь и окружить село. Я смотрю — ситуация складывается для меня такая, что могу оказаться в лапах врага или попасть под гусеницы танка. Бежать уже нет сил. Заскочил в первый попавшийся двор с намерением спрятаться и пересидеть дотемна, а ночью пробираться к своим. Сунулся в сени. На мое счастье, там стояла лошадь, спрятанная от стрельбы. Я быстро перерезал кинжалом поводок и вывел ее во двор. И вдруг кто-то меня окликнул: “В чем дело?” Я понял, что это был хозяин. “Слушай, будь ласков, принеси скорей уздечку! Видишь, враг наседает! Не дай погибнуть солдату!” Он вынес уздечку, помог мне сесть верхом, и я помчался в ложбину, желая проскочить в эту брешь. Танки подходили уже вплотную. Они наезжали на бегущих бойцов, на беженцев, которые двигались на санях, и давили их безжалостно. Мне все же удалось проскочить и вырваться в поле.
Верхом догнал штабные повозки. Вижу, на одной из них лежит командир батальона Борисюк, который был ранен. На другой — начальник штаба капитан Вышкевич и штабные работники. Я спрыгнул с лошади. Она была загнана, и ехать на ней дальше было невозможно. Оставил ее в поле, а сам пошел пешком с солдатами, которые шли за повозками. Подошли к какому-то селению, там встретили заградотряд. Нас остановили и направили на пункт сбора. Пропустили только раненых. Собралось человек двадцать. Среда них ни одного офицера, а из младших командиров был только я. Вот мне и поручили составить список на эту группу. Из двадцати солдат из нашего батальона были только трое, остальные — из других частей. Приказали отвести всех людей в распоряжение заместителя командира дивизии по тылу подполковнику Чудненко. Привел, доложил, как положено. Он приказал вести группу по новому маршруту до села Ставище. При этом предупредил, чтобы никуда не расходились. По пока мы шли, солдаты находили свои части и расходились. Я тоже встретил начальника инженерной службы дивизии майора Роберта Робертовича Эшенбаха. Он сказал, где находится наш батальон. С оставшимися со мной шестью бойцами я пришел в свою часть».
9
«Наступал рассвет. Из одних санок раздалось: “Лебединцев, прыгай в сани на ходу, а то задние собьют”. Это были наши резервисты-офицеры, а кричал адъютант старший батальона Николенко. Все трое мы свалились горой на эти санки и выскочили из села на околицу, где справа и слева на склонах были установлены наши орудия на прямую наводку и артиллеристы готовились к открытию опт. Увидев их, мы несколько успокоились и перестали понукать лошадей, так как они были мокрыми от усталости. Проехав Баштечки и Бесидку, мы к полудню прибыли в райцентр Ставыще. На площади стоял регулировщик и указал Череднику и мне хату, в которой находился начальник штаба дивизии. Принял он нас без ругани и сказал мне, чтобы я собирал остатки полка и сосредотачивал их на южной окраине этого села. Одновременно разослал разведчиков и посыльных искать свои подразделения и писать мелом на стенах и заборах фамилию командира со стрелками-указателями к штабу. В заключение он сказал, что я назначаюсь временно командиром нашего полка и чтобы я одновременно подчинял себе военнослужащих 29-го полка.
Я понимал, что являюсь “факиром на час”, но когда вспомнил, какую ответственность несет командование за потерю Боевого Знамени, то мне стало не по себе. Мы выбрали на окраине домик под штаб, и к позднему вечеру там собрались несколько подразделении: транспортная рота, медико-санитарная рота, службы тыла, батарея 76-мм полковых пушек, рота связи, писари из команды ПНШ-4, хотя его самого (капитан Желтухин) и знаменосца старшего сержанта Тарасенко с Боевым Знаменем не было. Отсутствовал, и мы ничего не знали о командире батальона старшем лейтенанте Кошелеве, его заместителе по политической части капитане Воробьеве и небольшой команды с ними. Никаких вестей не было и о командире полка и начальнике штаба. Я посылал во все концы верховых из взвода конной разведки, но все было бесполезно.