Рассудите нас, люди
Шрифт:
Мама оторвалась от бумаг, взглянула на меня поверх очков и уронила сдержанным голосом:
— Евгения...
Я прекрасно знала, что может последовать за этим медленно произнесенным словом, и поспешно обратилась к учителю:
— Ну, пожалуйста, Сигизмунд Львович...
Урну с водой уронив, об утес ее дева разбила...
И эта злосчастная урна, и мой голос, оплакивающий ее, надоели мне до чертиков!
Сигизмунд Львович резко оторвал пальцы от клавишей и опять вскочил.
— Что с вами? Вы совершенно не слышите,
Я виновато улыбнулась:
— Простите...
Мама строго, все так же пристально наблюдала за мной поверх очков, пыталась догадаться, что со мной происходит. Сигизмунд Львович повернулся к инструменту и попросил:
— Пожалуйста, Женя, повнимательнее...
В это время в зал вошел папа. На свете, наверное, нет человека более красивого, чем мой папа, добрый, застенчивый мой генерал с синими глазами и седой головой. Громадный, он очень осторожно, на цыпочках, чтобы не производить шума, направился к маме. Сигизмунд Львович, заметив его, встал и поклонился.
Воспользовавшись паузой, я подбежала к папе, закинула руки ему за шею и шепнула, поцеловав в щеку:
— Папа, ты меня любишь?
Он по-солдатски вытянулся, руки по швам, и отчеканил — он не был лишен юмора:
— Так точно, люблю! Зачем вам мое признание?
— Просто захотелось заручиться твоим расположением.
Мы рассмеялись. Мама с осуждением покачала головой:
— Как дети!..
Папа понял, что помешал занятиям, кивнул учителю:
— Извините, Сигизмунд Львович. Ухожу...
Мама вышла из зала следом за папой. Я вернулась к учителю и посмотрела на часы, стоявшие на камине. «Урну с водой уронив», — запела я. Вдруг голос мой дрогнул и оборвался — в прихожей зазвонили. Мама вернулась за бумагами.
— Кто пришел? — спросила я.
Мама равнодушно ответила:
— Молочница.
И ушла.
АЛЕША: После того как я позвонил, пришлось подождать. С крылечка сошла женщина и, шаркая по цементной дорожке огромными, не по ноге, ботинками, затрусила к калитке. Была она простоволосая, лицо в лукавых морщинках, взгляд острый, плутовской. «Должно быть, Нюша», — подумал я. Мне о ней часто рассказывала Женя.
Нюша отворила калитку настолько, чтобы я мог пролезть в нее боком, затем быстро захлопнула и повернула ключ. Заметив у меня цветы, она хмыкнула.
— Ну и букет у тебя, парень, — курам на смех! Кинь его, я нарву своих...
По обе стороны дорожки росли гладиолусы, флоксы, пышные, свежие и до рези в глазах яркие. А дальше, на площадке перед самыми окнами дома, цвели розы...
— Не надо, — сказал я Нюше.
Она опять хмыкнула.
— Скажите пожалуйста, какой гордый! Иди, иди. Сейчас с тебя гордость-то сшибут... — И юркнула в дверь впереди меня.
В передней меня встретила мать Жени — Серафима Петровна, крупная женщина в темном костюме. Некоторое
— Здравствуйте! — Она протянула мне руку и назвала свои имя и отчество. Я назвал себя. — Моя дочь ждет вас. Но она сейчас занята. Посидите немного здесь или в саду. Она скоро к вам выйдет.
От этой любезности, почти театральной, повеяло отчуждением. Не Женя, а именно, «моя дочь»... Я почувствовал, как спины моей коснулись колкие морозные иголочки, — это не к добру, так бывало со мной всякий раз, когда нужно было решиться на рискованный поступок или вызывающий ответ.
— Мы, ваша дочь Женя и я, решили пожениться, — сказал я раздельно. — Я пришел сообщить вам об этом.
Наступила пауза. Сквозь застекленные двери из глубины дома пробивался сюда слабый Женин голосок: «Урну с водой уронив, об утес ее дева разбила...»
— Пожениться?.. — прошептала Серафима Петровна и в смятении оглянулась на дверь. — Вы?.. Да вы с ума сошли вместе с Женей!.. — Бледность омыла ее лоб, затем залила все лицо, выбелив даже губы.
Я поразился: до чего же она испугалась!
Серафима Петровна тяжело опустилась на стул и взмахнула рукой. Нюша, должно быть понимавшая все ее жесты, сунулась в боковой коридорчик.
В переднюю поспешно вошел генерал-лейтенант, недоуменно взглянул на жену.
— Что случилось?
— Это ужасно! — сказала Серафима Петровна и опять взмахнула рукой. — Они хотят пожениться. Это ужасно!..
Генерал посмотрел на меня с суровым любопытством.
— Пожениться? Что за чертовщина!..
Он шагнул ко мне. От орденских планок, от Золотой Звезды Героя зарябило в глазах.
— Откуда вы? — спросил генерал. — Кто вы такой?
В первый момент я немного оробел: сказалось трехлетнее пребывание в армии. Вытянулся, вскинув подбородок.
— Алексей Токарев, — отчеканил я, потом добавил тихо и с достоинством: — А вообще — человек.
Генерал улыбнулся, приподняв брови.
— Ну, здравствуй, человек! — Он взял меня за плечи, повернул лицом к свету. — Дай хоть взглянуть на тебя. Сердитый!.. На кого сердитый-то? На себя? На нашу мужскую долю, на жизненную неизбежность — жениться? Как зовут-то, говоришь? Алеша! Очень хорошо! Ты ведь пришел не на чашку чая, а взять в жены нашу дочь. Вопрос немаловажный. Как ты считаешь? — Шутливо-снисходительный тон его раздражал: и без того было тошно. — Хотелось бы знать, что представляет собой будущий муж моей Женьки.
— Я каменщик, — сказал я так, как сказал бы: «Строитель межпланетного корабля!» — Работаю в Юго-Западном районе на строительстве жилых домов. В институт не сдал. Буду учиться заочно.