Рассвет на закате
Шрифт:
— Я думал… Там, — и он кивнул в сторону лестницы, — я думал, что… что я, наверное, выглядел больше… чем ослом.
«Больше! — подумала про себя Элинор. — Намного больше!» — Но вслух она ничего не сказала, сосредоточившись на очередном глотке жидкой густой глины, которую он называл кофе, и позволяя ему попасться в собственную ловушку.
— Логан — это ведь адвокат, правильно? — назвал мне ваше имя и сказал, что ответственность за бизнес лежит на вас. Вы говорите, что живете здесь, в этом доме, что определенно ставит вас на верхнюю ступеньку в жизни моей тети Джулии.
Заметил ли он ее внезапный резкий вздох из-за возрастающего гнева, ибо предел ее терпению почти настал, или же он искренне пытался разобраться в делах?
Он продолжал:
— Моя тетя Джулия не выносила дураков. Так ведь?
Поджав губы, Элинор ответила:
— Да.
— Значит, вы дружили много лет?
— Да.
— Вы были партнерами?
— Думаю, что да.
— Почему?
Отчаянно пытаясь успокоиться, Элинор через силу ответила:
— Потому что так она мне сказала. Потому что мы на равных занимались всеми делами.
— И делили этот дом.
Все. С нее достаточно. Она холодно ответила:
— Только с тех пор, как умер мой сын. Я потеряла собственный дом и все остальное, что имела, из-за медицинских счетов. Джулия взяла меня к себе. Она была… она была одной из самых достойных женщин в мире.
— Да, я тоже помню это.
— Вам следовало бы…
— Я не видел ее с тех пор, как мне минуло десять.
— Она не изменилась. — Внезапно, вопреки ее воле, у Элинор хлынули слезы. Отвернув лицо к окну, отпивая из чашки, которая все равно тряслась в ее руках, неважно, что она отчаянно сжимала ее, она произнесла голосом, в котором чувствовались слезы: — Проклятый город! Проклятые людишки с канализацией вместо мозгов! Что они пытаются сделать? Неужели им непонятно, что мне тяжело уже от того, что она умерла, а они еще навязывают свою ложь!
Ее ответ побудил его подняться, взять кофеварку и подлить в ее чашку кофе так же, как и в свою. Очень спокойно, почти сочувственно, Бентон сказал ей:
— Не волнуйтесь насчет них. Просто помогите мне разобраться, и тогда мы выпутаемся. Договорились?
Элинор сглотнула, вздохнула, взяла бумажное полотенце, протянутое им, чтобы промокнуть свои предательские глаза.
— Хорошо.
Он снова сел, и стул скрипнул.
— Так. Она имела в виду, что сделала вас партнером. Она обращалась с вами, как с партнером.
— Да.
— Но официально, на бумаге, вы им не были.
— Нет. Мэтт говорит… говорит, что она… никогда не давала распоряжений на этот счет.
Если бы Элинор посмотрела на него, то заметила бы слабую улыбку, возникшую в уголках его губ и морщинки в уголках его глаз.
— Чего и следовало ожидать. Я никогда не получаю рождественских подарков раньше июля. Ну ладно. И тут внезапно объявляюсь я. Законный наследник. А вы, кажется, остаетесь ни с чем.
— Да.
Что еще она могла сказать? И чего он ждал? Что она начнет ныть: ой, пожалуйста, добрый дяденька, или бросится на пол и примется обнимать его колени?
Элинор не собиралась делать ни того, ни другого. Тут ручища Бентона отделилась от чашки, сжалась в кулак и внезапно ударила по крышке стола, отчего обе чашки подпрыгнули.
— Черт побери! — загрохотал Бентон Бонфорд гневно. — Мне что, никто не мог сказать об этом?
— Но ведь вы не спрашивали?
— А что я должен был спрашивать? Индюк в телефоне сказал мне только, что моя тетка умерла. Я унаследовал ее антикварный магазин, что побудило меня ринуться сюда. Теперь я могу признать, что времечко у меня выдалось жаркое, если учесть мою супругу Джилл, которая смылась в Лас-Вегас, восемьдесят акров цветущей кукурузы, свиней, оставшихся без присмотра, и то, что я только что сошел с самолета, прибывшего из России. Несмотря ни на что я приехал, даже не распаковав вещи. Взял Чарли и пустился в путь. Так что я не слишком, как могло показаться, разволновался из-за того, что в магазине была вечеринка. А она была?
Элинор покачала головой, глядя на него полными слез глазами:
— Нет! И опять-таки вы не спросили.
— Правда. И за это я приношу извинения. Но вот за то, что я запер дом, я не стану извиняться, хоть у меня и в мыслях не было не впускать вас. Просто я не одобряю, когда двери дома остаются нараспашку.
— Двери нараспашку. Но я не…
— Значит, был кто-то еще. Парадная дверь была полуоткрыта.
Он решил, что не стоит говорить ей, что в момент, когда он переступал порог с парадного входа, кто-то выскользнул через заднюю дверь. Она и так выглядела расстроенной.
— Ну ладно. Я здесь с самыми честными намерениями, хоть уже виновен в том, что попал впросак дважды. И, Элинор Райт, я приехал не за тем — это было сказано очень осторожно, — чтобы обижать сирот или грабить вдов. Без всякого сомнения, мы можем договориться.
Элинор глубоко вздохнула. Именно это она и надеялась услышать. И этот здоровяк сидел здесь, глядя на нее, и ждал ответа.
Она опять вздохнула. И осторожно сказала:
— Я думаю, мы сможем. Я… я надеюсь, что так и будет.
Бентон Бонфорд эхом отозвался на ее вздох, надув щеки. Светало, и раздавалось робкое чириканье утренних птичек. Чарли пошевелился и перевернулся на спину, задрав все четыре лапы и выпятив свой белый горностаевый живот. Бонфорд пошлепал его ногой в потрепанном ботинке размером с коробку для обуви Элинор. Через полуоткрытое окно доносился звенящий шелест сухих листьев, которые ветер гонял по крыльцу. Она поежилась. Он протянула длинную руку и закрыл окно.
— Вот так. От дождя стало еще холоднее.
— Да. Это шум приближающейся зимы.
— Перемены. Держу пари, что вы не любите перемены, так ведь? Даже если они касаются времен года.
Элинор начала было возражать, затем честно ответила:
— Нет. Полагаю, что нет. Слишком много в моей жизни было страшных перемен. В конце концов, устаешь от них.
Он кивнул. Вытянув длинную ногу, он порылся в кармане штанов и выудил начатую пачку резинки.
— Хотите?
— Нет, спасибо.
— Предполагается, что это удержит меня от курения.