Рассвет наступит неизбежно [As Sure as the Dawn]
Шрифт:
Коридор тянулся в прежнем направлении еще какое–то время, потом делал поворот. Потом он расходился на три ответвления, и Атрет решил пойти по левому. Этот коридор заканчивался лестницей, которая, однако, вела не наверх, а вниз, поэтому до германца дошло, что идет он вовсе не туда, куда хочет попасть. Он громко выругался, и его собственный голос в этом мрачном тоннеле показался странным даже ему самому. По спине побежали мурашки.
Повернув назад, он пошел по своим следам и повернул направо. Так он прошел до очередного поворота, где коридор разделялся еще на три. Здесь горело несколько светильников,
Его обступила полная тишина. Он мог слышать только собственное дыхание, частое и напряженное, да стук своего сердца, доводящий до головной боли. Ему казалось, что мертвецы пристально смотрят на него, он чувствовал запах мертвой плоти, смешанный с запахом мягкой и сухой земли. Застонав, он огляделся вокруг, и ему казалось, что он вот–вот сойдет с ума от страха.
— Атрет, — раздался вдруг низкий и сочный голос.
Атрет повернулся и инстинктивно принял оборонительную стойку, приготовившись сражаться с любым, кто здесь появится. У входа в один из коридоров кто–то стоял. «Иди сюда», — позвал этот человек, и хотя лицо его разглядеть было невозможно, а голос в узком подземном проходе звучал искаженно, Атрет понял, что это Феофил. Впервые он был рад тому, что видит перед собой римлянина.
Феофил привел его в криптопортик, где уже ждала Рицпа.
— Слава Богу, ты нашел его, — облегченно сказала она, вставая, когда Атрет вошел в большое помещение. — Извини, Атрет. Я думала, ты пошел за мной.
Не сказав ни слова, Атрет бросил на пол постель и вещи, потом подошел к фонтану. Он плеснул себе в лицо воды, потом плеснул еще и еще. Стряхнув воду, он выпрямился и медленно вздохнул.
— Лучше бы мне испытать судьбу на арене, чем торчать в этом месте.
— Вчера сюда приходила сотня, — сказал ему Феофил. — Они по–прежнему патрулируют эти места. Если хочешь им сдаться, иди.
Рассерженный таким ироничным тоном, Атрет принял вызов:
— Давай, покажи мне дорогу.
— Иди вон по тому коридору, потом повернешь направо. По лестнице поднимешься наверх…
Атрет раздраженно пробормотал какое–то проклятие, потом снова плеснул себе воды в лицо.
— Сколько мне еще сидеть здесь?
Феофил понимал состояние Атрета. Его чувства были хорошо знакомы римлянину. Дни бездействия были всегда мучительны и для него. Одно дело, когда ты сидишь в катакомбах и поклоняешься Богу вместе с другими христианами. И совсем другое дело, когда ты живешь здесь.
— Это зависит от того, что решит Домициан.
— Ты его знаешь лучше, чем я, — усмехнулся Атрет. — Что он там решит?
— Лучше не думать об этом.
Атрет снова выругался по–германски, после чего присел на край фонтана. Он потер голову; она по–прежнему побаливала, после того как Феофил ударил его рукояткой своего меча. Он поднял голову и посмотрел на римлянина. Феофил слегка приподнял брови.
Халев приполз к ногам Атрета и схватился за один из ремней, обтягивающих мускулистые
— Скоро он научится ходить, — сказала Рицпа.
— Я знаю, — хмуро сказал Атрет. — По кладбищу… — Он взял сына на руки и посадил его на колени, пристально вглядываясь в него. Глаза и волосы у мальчика были от Юлии. Халев ухватился за его руки и радостно залопотал.
Рицпа засмеялась.
— Он пытается разговаривать с тобой.
Как она может смеяться в таком месте? Как она может так спокойно сидеть, разговаривать с Феофилом и другими людьми, как будто они сидят где–нибудь на вилле, или на каком–нибудь пиру, а не на подземном кладбище? Окружающая обстановка волновала Рицпу ровно столько, сколько и ребенка. Где бы она ни была, она не менялась. Атрету хотелось, чтобы его сын научился ходить по свежей траве, а не по мрачной земле коридоров, в которых замурована смерть.
Рицпа заметила унылый взгляд Атрета и села рядом с ним, на краю фонтана.
— Мы не останемся здесь навечно.
Навечно. Это все равно что умереть. Атрет никогда не позволял страху смерти властвовать над ним. Иначе он не был бы таким сильным и сосредоточенным и дал бы врагу возможность победить его. Теперь же он не мог думать ни о чем другом. И все потому, что они находились в этом ужасном месте!
Вставая, он грубо сунул Халева в руки Рицпе.
— Мы и так уже здесь долго торчим! — Криптопортик наполнился плачем Халева.
— Где мы еще можем быть в безопасности? — сказала Рицпа, прижав к себе ребенка и потирая ему спинку. Она поцеловала мальчика и стала нашептывать ему что–то утешительное.
Глядя на то, как она всю свою нежность направила на ребенка, Атрет рассердился.
— Хуже, чем здесь, просто не бывает!
— В темнице, значит, тебе было лучше? — спросил его Феофил, чтобы только отвлечь гнев германца от Рицпы. Атрету не терпелось сражаться, но Рицпа не могла помочь ему в этом. — Или, может быть, тебе было лучше в твоей камере размером полтора на три метра? — Атрет мрачно посмотрел на него, но промолчал.
Когда Халев перестал плакать, Рицпа снова опустила его на пол, рядом с фресковым изображением дельфина. Увлеченный красками и фигурами, малыш обрадовался и стал ползать по полу, пока не оказался рядом с местом, куда сверху падал солнечный луч. Сев, ребенок стал пытаться ухватить полоску света, пробивающуюся через небольшое отверстие в расписном потолке.
Атрет тоскливо смотрел на него.
— Ему нужно выбраться наверх, к живым, а не сидеть здесь, внизу, с мертвыми.
— Он будет наверху, Атрет, — сказал Феофил.
— Может, выпустишь Рицпу из этого Гадеса, или она и мой сын тоже здесь пленники?
— Мы останемся с тобой здесь, — твердо сказала ему Рицпа.
— Вы здесь не пленники, — сказал Феофил, заметив, как Атрет проигнорировал ее. Германец смотрел на Рицпу только тогда, когда она смотрела в другую сторону, и его взгляд в такие моменты был ясен всем, кто мог его заметить. — А что касается перехода в другое место, то спроси об этом госпожу Альфину, когда увидишь ее сегодня вечером.
Атрет оглядел просторное помещение с его арками и фресками.