Рассвет пламенеет
Шрифт:
— Когда же, наконец, нам подадут нашу яичницу с ветчиной?! — наконец возмутился широкоплечий немец, позванивая вилкой по пустой тарелке.
— Успокойся, Макс, — еле расклеивая жирные губы, сказал Редер, — может статься, яичницы вовсе не будет.
— То есть — как?.. А что же мы будем есть?
— Виноваты куры, господа, — заметил насмешливо офицер, сидевший за соседним столиком. Другой офицер, молодой и тщедушный, в чине лейтенанта, называл его капитаном Лихтером.
— Почему — куры? — повернувшись не спеша к офицерам, с подчеркнутой солидностью спросил широкоплечий Макс.
— Как почему! — невозмутимо продолжал Лихтер явно издевательским тоном. — Нести яйца — монополия кур. А кому, как не вам, знать, что такое есть монополия? К примеру — монополия по добыче кавказской нефти!
Сказав это, Лихтер сутулыми плечами откинулся к спинке стула и обжигающим взглядом садиста уставился в Макса. Капитан Лихтер старался сохранить надменный вид. Но он уже не был таким холенным, каким Лена Кудрявцева видела его в Ищерской на квартире у Насти. Он поседел. Синеватые мешки под глазами отвисли ниже, и лицо приняло выражение, какое бывает у озлобленного неудачами человека.
Редер почувствовал, что Макс сейчас вспылит или, в лучшем случае, начнет свое неуместное внушение: «Но что это за тон у вас? В нем совершенно отсутствуют интонации воодушевления!» и т. д. и т. п. «Кому это теперь нужно», — подумал он и поспешно вмешался в разговор:
— Монополии, господин капитан, не прихоть и не политика какой-нибудь небольшой кучки людей, и не временный тактический ход или расчетливый прием для обогащения предпринимателей, но неизменная генеральная линия империи.
— О, да! — негромко воскликнул Лихтер. — Формула правления, предначертанная самим богом, разумеется?
— От закона традиций никуда не уйдешь, — сурово продолжал Редер. — Форма экономической структуры — это фактор могущественный. Да. И существующая у нас разумнейшая форма государственного правления без него была бы лишена своей действенной силы.
— О, безусловно! — все так же ехидно воскликнул капитан. — Разумеется.
У Макса в груди бушевала буря, но под предостерегающим взглядом Редера гасла без грома и молний.
— Да, да, — тоном уже дружелюбия продолжал Редер, — без нашего уменья руководить экономикой — даже высокие идеи нашей партии оказались бы скомпрометированными. Так что вы напрасно, я бы сказал, совершенно неосмысленно критикуете монополии, молодой человек.
— А разве я критикую монополии? — издевательски возразил Лихтер. — Монополии критиковать равносильно тому, что лить воду под ветер — все равно сам будешь мокрый!
Редер отвернулся и достал сигару, закурил, делая вид, что больше не обращает на Лихтера никакого внимания. А Макс в это время встал и начал ходить между столиками, время от времени скашивая взгляд на капитана и тщедушного лейтенанта, который что-что нашептывал своему старшему другу. И хотя ему минутой раньше очень хотелось есть, он как-то вдруг позабыл и о ветчине, и о яичнице, — пытался и никак не мог разобраться, что же все это означает? Настроение и слова офицера войск СС поразили его.
Не менее подавляюще подействовали они и на Редера. В сущности ничего неожиданного в словах капитана представитель деловых кругов не находил, что-то в этом роде он уже слышал от военных, но сейчас коробил его сам тон, каким все это было сказано. «Да, нерадостные симптомы, — они ставят перед необходимостью как можно скорее и окончательно определить свою позицию по отношению к руководству войсками на этом чертовом Кавказе», — с раздражением думал он.
Когда, наконец, ужин был подан, Макс, присев к столу, тихо заговорил:
— Господин Редер, позвольте спросить: не кажется ли вам, что слишком определенно начинает обозначаться расхождение между словами наших теперешних политических руководителей и реальным положением дел на фронте? Наших общих дел, черт побери!
— Я не люблю оценивать положение дел по всяким досадным частностям, мой друг, — помолчав, степенно ответил Редер, подвязывая себе салфетку, — хотя и не могу отрицать, что среди войск налицо вредные настроения, — добавил он, кивнув на Лихтера.
В это время в зал ресторана вошел новый посетитель — военный в форме танкиста, как-то сразу своим растерянным и измятым, заросшим лицом привлекший внимание Редера. Не снимая грязной шинели, он присел к столику и охрипшим от простуды голосом заказал ужин. Когда он снял свой шлем, Редер вгляделся в его лицо, в его будто неровно, словно каждую прядь подрезали отдельно, постриженную голову. И Редер мысленно невольно ахнул от изумления, — перед ним был полковник Зик, с которым он познакомился в штабе 13-й танковой дивизии три недели тому назад. Это было в слякотную ночь и при слабом мерцании ручных фонариков. Командир дивизии доктор Кюн тогда сам объяснил обстановку на фронте, а начштаба дивизии Зик делал некоторые дополнения к тому, о чем докладывал Кюн.
И любопытство, и злость внезапно овладели Редером. И в то же время он почувствовал, как все тело его немеет от хлынувших в него волн холодного страха. «Почему этот вдруг здесь очутился, покинув фронт? И кто? Начальник штаба боевой танковой дивизии?».
— Полковник Зик, если мне не изменила память? — негромко обратился он от своего столика к танкисту. — Неужели это вы?.. И в таком виде!..
Быстро обернувшись и холодно уставившись на Редера, Зик силился вспомнить, где же он видел этого толстого, с двойным подбородком господина в военной форме?
— Господин Редер?.. Глава миссии нефтепромышленников! — Помолчав, Зик вздохнул с горькой усмешкой. — А я думал, вы уже удрали из этого пекла.
— Позвольте, что это за интонации? — порывисто вмешался в разговор широкоплечий Макс. — В вашем голосе, господин полковник…
Не дослушав его, Зик только махнул рукой и, бесцеремонно отвернувшись, начал молча, жадно поедать свою ветчину, глядя только перед собой.
— Оставьте его щепетильность, Макс, — примирительно сказал, поднимаясь, Редер и, захватив со столика бутылку с вином, грузно переваливаясь, двинулся к столику подполковника.