Рассвет пламенеет
Шрифт:
— Я вас понимаю, еще бы!..
— Мне хочется в общую палату, сестрица.
— Но вы просили оставить вас одного!
— Это прошло. Я хочу поближе к людям.
— Придется потерпеть. В общих палатах нет места. Есть у нас выздоравливающие, скоро их выпишут, тогда можно будет, переведем.
— Хорошо, я подожду. Быть может завтра… Ануш, но тогда и меня скоро выпишут?
— Нет, лечение будет продолжаться.
— А долго?
— Не знаю, но придется… полежать.
На пороге появилась девушка в полосатом больничном халате.
Ануш с упреком покачала головой, взглядом отсылая больную обратно. Но девушка продолжала стоять, прислонясь к косяку дверей. Она словно стремилась проникнуть взглядом сквозь марлевую повязку на больных глазах Рождественского. Ее очень обрадовало, что его губы вновь налились здоровой кровью, такие знакомые и подвижные… эти губы. Она сделала робкий шаг, чтобы подойти ближе, чтобы стать рядом с ним. решительным движением медсестра преградила ей дорогу.
— Все же волнуетесь? — продолжала Ануш, стараясь отвлечь настороженное внимание больного.
— Странно это слышать от вас, — воскликнул Рождественский. — Представьте — через год, может быть, немного позже, война окончится…
— Все может быть.
— Не «все может быть», а так должно быть, сестрица. И снова будет радость на этой родной земле, поля зазеленеют и зацветут сады… А если с моими глазами плохо…
— Напрасно вы говорите так, поверьте! — неожиданно прозвучал голос Лены.
Лена решилась. Она шла к нему, еле передвигая дрожавшие ноги. Медицинская сестра снова пыталась преградить ей дорогу.
— Извините, — умоляюще сказала Лена, обходя Ануш. — Ну, извините меня, пожалуйста. Я не могла совладать с собой…
— Лена! — чуть слышно произнес Рождественский, протягивая к ней руки. — Ты, Аленка?!
— Но мне же нагорит от врача! — растерянно проговорила Ануш. — Больному запрещено… Вы обещали молчать.
— Аленка!
— Я, Александр Титыч, это я — Аленка…
Она ткнулась лицом ему в плечо. Его руки мягко опустились на ее пушистые волосы. Он тихо заговорил:
— Как я хочу увидеть тебя. Но не вижу… Нет, не вижу, Лена.
— Увидите.
— Но может и так быть…
Он сказал это неспокойно, а Лена затрепетала от страха. Ей показалось, что он уже не верить в прозрение и уже подготовил себя к страшному часу.
— Нет, нет! — запротестовала она. — Завтра!..
Помолчав, Рождественский ответил:
— Если во что-то утрачивается вера, человек должен создать себе новую веру. Потерять зрение очень страшно, но я не складываю оружия и не считаю себя побежденным. Найду я, Лена применение своим рукам…
— Напрасно вы так говорите. Подождите. Только ночь… Завтра… Наши громят противника, Александр Титыч!
— Знаю.
— Гитлеровцы отходят с Северного Кавказа.
— Знаю, у меня бывает помполит госпиталя. Я в курсе дела, Лена.
— Ну вот, что же еще вам сказать?..
Она действительно не знала, что же ему сказать. Разве о том, что Мария пропала без вести, как сообщает Рычков? Нет, нет — об этом пока что ни слова!
— А как твое здоровье, Аленка? — поинтересовался Рождественский.
— Была контужена. Воздушной волной ударило по ногам. Уже все прошло. Скоро выпишусь. Меня лечили в этом же госпитале, Александр Титыч…
— Больной, — умоляюще проговорила Ануш, — мне же нагорит от врача, войдите в мое положение.
— Да, да, не будем подводить сестрицу.
— Ну, до свиданья, — тихо проговорила Лена.
— До завтра.
Лена остановилась у дверей, пристально вглядываясь в лицо Рождественского. У нее не хватило сил перешагнуть порог, оставить его одного. Но напротив стояла неумолимая Ануш, указывая глазами на коридор. Глубоко вздохнув, Лена вышла. Она торопливо спустилась этажом ниже, в терапевтическое отделение.
— Чем вы возбуждены так? — спросила ее медсестра отделения. — На вас лица нет, больная!
Лена что-то ответила, сама не поняв что. Шмыгнула под одеяло, отказавшись от ужина. «Он не отдает себе отчета, что говорит, не понимает, он не хочет понять, как страшен мрак… если вдруг…» — шептала она, а по ее щекам катились и катились слезы.
Утром Лена спешила в палату Рождественского с твердым намерением сказать, что она никогда не оставит его. Что бы ни случилось, я с ним! — думала она, торопливо поднимаясь на третий этаж. И вдруг мысленно спросила у себя: «То есть как это с ним?». И перед глазами точно встала Мария, встала во весь рост. Она смеялась не зло, а с сожалением, как смеются люди, знающие цену каждому человеческому поступку, затем будто склонилась и жарко шепнула ей в лицо: «Не надо так!». Но кто-то другой, невидимый, тихонько подтолкнул Лену: «Скорей!».
Однако Лена опоздала. Ануш уже выводила Рождественского из палаты. Он зацепился ногой за порожек и пошатнулся, взмахнув свободной рукой, ища опоры. Он двигался по коридору с поднятой головой, плотно сжав губы, упрямый и напряженно сосредоточенный.
Сколько раз, когда мы скитались в песках ночью, голодные, без питьевой воды, он говорил мне: «Ничего, ничего, девушка, — крепись, переживем!» — вспоминала Лена. Она подошла и плечом прислонилась к его плечу, шагая рядом.
Он взял ее пальцы в свою горячую руку, тихо сказал: