Рассвет в забвении
Шрифт:
– Леони, – перебил он одну из её тирад, – Леони, если ты не перестанешь нести всю эту чушь, я уйду: прекрати, пожалуйста, – мягко сказал Джим и положил ладонь на её руку, которая покоилась на столе.
Она умолкла, вразумив, что ему каким-то чудом удалось уловить истинный характер её настроения. Леони с гонимым отчаянием посмотрела на Джима, и губы её дрогнули.
– Знаешь, в чём твоя истинная проблема? Ты не женщина для своего Эвана – ты танк: всё, что попадается на твоём пути, безжалостно ровняешь с землёй. Хочу тебя огорчить: даже таких уравновешенных и тихих, как твой принц
– Хватит говорить мне эти непонятные вещи, – без особого упорства оборонялась Леони, тихонько высвободив свою руку.
– Наш разговор сегодня будет хотя бы гораздо осмысленнее и продуктивнее, если ты перестанешь разыгрывать этот жалкий цирк, – ни разу он ещё не говорил с ней так откровенно и жёстко. – Что такого необычного или постыдного в том, что женщина влюбилась в мужчину? Поверь, ты даже с нашим простофилей Теренсом не сможешь обсудить это, но я тебя выслушаю. Быть может, даже предположу причину твоих бед.
– Да, я без ума от него, – сдалась Леони и прикрыла глаза с ощущением снятого камня с души. – Только не нужно мне давать каких-либо глупых советов или жалеть меня, – она заговорила серьёзно и с толикой враждебности.
– Давать тебе советы? О, девочка, поверь, это последнее, чего я хочу! – его глаза блеснули, и Джим иронично оскалился. – Таким женщинам, как ты, советы негоже давать: они должны своим лбом сами прошибать стены. Всё, что я хотел сказать как мужчина – ты не очаруешь его, если будешь прессовать. А выглядит это просто ничтожно: дружелюбие твоей натуры негодует, а самодостаточность мечется из стороны в сторону, не хочет уступать добровольному подчинению, – он умолк на несколько секунд. – Не скажу более ничего об этом, всё остальное уже будет теми самыми злосчастными советами.
– Борюсь с диким желанием вмазать тебе по наглой роже, – грустно захохотала Леони. – Но ты прав, негодяй! – шепнула она, качая головой. – Прости, что бессовестно использовала тебя. И если ты не будешь против, мы можем уйти отсюда и поехать в какое-нибудь менее вычурное место.
– Я не буду против.
– Хорошо. Можем поехать ко мне… только не подумай ничего такого! – Леони в стыдливом протесте замахала руками. – Всё прилично и по-дружески.
– А я уж было понадеялся, – шутливо ответил Джим.
Они отправились пешком, но в дороге попали под проливной дождь. Леони, визжа как девчонка, прыгала через лужи, держа за руку Джима, и заливисто смеялась. Темнеющее небо пожирали кучевые, тяжёлые облака, обволакивая небосвод уныло-серой пеленой, из которой на тоскливую землю падали крупные капли. Порывистый ветер настойчиво трепал волосы Леони, разделяя их на влажные пряди. Воздух разрядился, стал тяжёлым, вобрав в себя терпкий запах стволов и асфальта. Лицо и руки Джима обдавало мокрой прохладой, и только пальцы его спутницы, горячие и цепкие, испускали жар её тела, радушно отдавая его Джиму.
Все его мысли растерялись, нервы пребывали в эйфорическом хаосе, который ему чудился покоем и упоением. Тяжёлое ощущение фальшивости и пошлости ситуации сменилось детским восторгом, желанием фатических бесед.
Они не говорили сейчас об Эване и о сложности чувств Леони к нему, оттого этот парень словно испарился из этого
Родители брата и сестры Маллиган оставили детям двухэтажный дом на окраине города, но Теренс три года назад предоставил его целиком Леони, так как внезапно захотел самореализоваться с нуля. Не так давно Леони на деньги своего любовника сделала в доме роскошный ремонт. Ремонт остался, а вот до дружка со времени их последней ссоры девушка так и не смогла дозвониться.
Вошли оба молча, и только на пороге расцепили руки; Леони с любезностью суетливой хозяйки стала искать гостевые тапки, а Джим, прислонившись к стене коридора, отчего-то самозабвенно и тихо захихикал. Мисс Маллиган вопросительно уставилась на своего гостя, вздёрнула бровки и имела решительность понять, отчего ему стало так весело. Через несколько секунд он успокоился.
– А у нас собака теперь есть, – медленно шепнул Джим в тишине тёмного коридора.
– Вау… Теренс мне ничего не говорил про животину. Хотя он в последнее время часто ни с кем ничем не делится: как будто женитьба сделала из него затворника; но впечатление у меня такое, что это всего лишь позёрство.
– Хм, неужели ты наконец-то это заметила? А я уж было решил, что я один насквозь вижу, что свадьба была убогой фикцией.
– Погоди, погоди! – изумилась Леони. – Я вовсе не так думаю. Я просто думаю, что Теренс заигрался в брак, но не в чувства: он любит Тину, пусть и не показывает этого в полной мере.
– Хах, оказывается, ты слепа до брата, – отметил Джим и приблизился к Леони, – а я ложно решил, что ты проницательна. Моё мнение таково, что ты идеализируешь Теренса по многим аспектам, хотя и не стоило бы: я много говорил с ним о Тине – он не любит жену, он, как бы это сказать, – Джим задумчиво запрокинул голову, – исполняет свой гражданский долг, – саркастично заключил он.
– Он всегда мне чудился героем и защитником, он таким и был по отношению ко мне, не могу ни в чём упрекнуть его, он старше меня на шесть лет, и…
– Стало быть, тебе двадцать пять? – перебил её Джим.
– С женщинами об их возрасте не говорят, – отшутилась она одной из банальных шуток, которые бросают на автомате, просто так. – И я хотела сказать, что до сих пор рядом с ним чувствую себя в безопасности. Да, он поверхностный человек, но добряк, согласись, Джим?
«Опять. Опять это смятение. Она вновь говорит мне «Джим» и смотрит так, словно мы знакомы сотню лет, и нет никаких преград».
Она смотрела в его лицо, выражающее полное отсутствие, и почувствовала неловкость из-за повисшего молчания.
– Ладно, проходи на второй этаж – там сразу будет гостиная, а я пока принесу чего-нибудь выпить, – по-хозяйски скомандовала Леони, дабы расстроить тишину.
Поднимаясь по лестнице, Джим с интересом разглядывал фотокарточки, висящие «лесенкой» на стене: чёрно-белые снимки начала двадцатого века, люди на них – с кукольным выражением лиц и контрастирующими на их фоне глазами, выражающими осмысленную умственную работу и бурлящую внутри жизнь. Вероятно, предки Леони и Теренса, так как фотографии были немного потрёпаны, явно висели здесь не только в декоративных целях.