Рассвет
Шрифт:
— Зачем? — спросила Элис у самой себя. — Как?
— Когда? — прошептал Эдвард.
— Зачем? — эхом откликнулась Эсми.
— Когда? — трескающимся, как лед, голосом, повторил Джаспер.
Элис смотрела не мигая; ее глаза как будто подернулись пленкой, и из них ушло всякое выражение. Только на губах застыл ужас.
— Скоро, — проговорила она одновременно с Эдвардом. Потом добавила, уже одна: — В лесу снег, в городе тоже. Чуть больше месяца.
— Зачем? — дождался своей очереди Карлайл.
— Должна быть причина, — предположила Эсми. — Может,
— Нет, Белла им не нужна, — глухо отозвалась Элис. — Там все до единого — Аро, Кай, Марк, свита в полном составе — и жены.
— Жены никогда не покидали замок! — тусклым голосом возразил Джаспер. — Сидели сиднем. Даже во время южного бунта, когда власть пытались захватить румыны. Даже во время истребления бессмертных младенцев. Не вышли ни разу.
— А теперь выйдут… — прошептал Эдвард.
— Но зачем? — недоумевал Карлайл. — Что же мы должны были натворить, чтобы навлечь такое?!
— Нас так много, — бесцветным голосом ответил Эдвард. — Наверняка они хотят убедиться… — Он недоговорил.
— Все равно главное остается неясным! Что им нужно?
Я, кажется, знала ответ на вопрос, хотя и не понимала. Им нужна Ренесми. Я догадывалась с самого начала, что они за ней придут. Подсознание предупреждало, когда девочки еще и в помине не было. Поэтому, как ни странно, известие не стало для меня неожиданностью. Как будто я всегда понимала, что рано или поздно Вольтури придут отнять мое счастье.
Однако все же непонятно.
— Вернись назад, Элис, — умолял Джаспер. — Поищи, откуда взялось видение.
Элис, ссутулившись, покачала головой.
— Ниоткуда, Джас. Я не искала ни их, ни кого-то из наших. Пыталась прощупать Ирину. Там, где я предполагала… — Элис умолкла, и ее глаза снова затуманились. Мгновение она всматривалась в никуда.
И вдруг Элис вскинула голову. Взгляд ее стал тверже кремня.
— Она решила пойти к ним! Ирина решила пойти к Вольтури. И тогда они соберутся… Как будто они только ее и ждали. Как будто и без того намеревались, просто хотели дождаться…
В полной тишине мы переваривали услышанное. Что же такого Ирина сообщит Вольтури, чтобы вызвать столь ужасные последствия?
— Ее можно остановить? — не сдавался Джаспер.
— Никак. Она почти на месте.
— Что она делает? — Карлайл начал выяснять подробности, но я уже не слушала.
Разрозненные образы складывались в единую картину. Вот Ирина застыла на утесе. Смотрит. Что она видит? Вампира и оборотня, которые дурачатся как лучшие друзья. Ирина, само собой, приходит в ярость — все ясно, других объяснений не требуется. Но я так зациклилась на этом образе, что упустила из виду другой.
Еще она видит ребенка. Бесконечно прекрасного ребенка, выделывающего цирковые трюки на фоне падающего снега, — трюки, которые человеческому отпрыску не под силу…
Ирина… осиротевшие сестры… Карлайл говорил, что приговор Вольтури не только лишил девушек матери, но и внушил глубокий пиетет перед законом.
Джаспер сам произнес каких-нибудь полминуты назад: «Даже во время истребления бессмертных младенцев…» Бессмертные младенцы, зловещее табу, то, о чем не говорят вслух…
Разве могла Ирина, с ее прошлым, иначе истолковать сценку, разыгравшуюся в зимний день на узком лугу? Да еще стоя так далеко, не слыша стук сердца Ренесми, не чувствуя тепло ее тела. А румянец на щечках — ну, мало ли, на какие фокусы мы способны?
Если уж Каллены якшаются с оборотнями… В глазах Ирины мы ни перед чем не остановимся.
Вот Ирина, заламывая руки, бредет через снежную пустошь, и скорбь на ее лице — вовсе не траур по Лорану. Она осознает свой долг — донести на Калленов, хотя ей известно, какая участь им после этого уготована. Видимо, многовековая дружба уступила в борьбе с законопослушностью.
Что касается Вольтури, то их действия отработаны до автоматизма и обсуждению не подлежат.
Я легла рядом с Ренесми и накрыла ее своим телом, занавесила волосами, зарылась лицом в ее локоны.
— Вспомни, что она увидела утром, — едва слышно перебила я рассуждения Эдварда. — Женщина, лишившаяся матери из-за бессмертного младенца, — кем, по-твоему, ей покажется Ренесми?
Воцарилась тишина. Все выстраивали ту же логическую цепочку, что и я.
— Бессмертный младенец… — прошептал Карлайл.
Эдвард кинулся на колени рядом со мной и обнял нас с Ренесми.
— Только она ошибается, — продолжила я. — Ренесми не такая, как те младенцы. Они застыли в развитии, а Ренесми растет, да еще так быстро. Они были неуправляемы, а Ренесми пальцем не тронула ни Чарли, ни Сью, и не показывает им ничего, что могло бы навести на подозрения. Она владеет собой. Она уже сейчас смышленее многих взрослых. Так что совершенно незачем…
Я тараторила, ожидая, что вот-вот кто-нибудь вздохнет облегченно, и сковавшее всех ледяное оцепенение развеется. Однако в комнате стало еще холоднее. Мой слабый голос постепенно затих.
Долгое время никто не проронил ни слова.
Потом Эдвард зашептал, уткнувшись мне в волосы:
— Любимая, такое преступление карается без суда и следствия. Все доказательства Аро получит из мыслей Ирины. Они придут уничтожать, а не выяснять.
— Но они ошибаются! — упрямо повторила я.
— Да, только нам не дадут времени указать на ошибку.
Голос у Эдварда был по-прежнему тихим, мягким, словно бархат… Но в нем отчетливо слышались боль и безнадежное отчаяние. Как до этого в глазах Элис — будто в могилу заглянул.
— Что мы можем сделать? — решительно спросила я.
У меня на руках теплым комочком уютно свернулась Ренесми. А я еще боялась, что она слишком быстро растет, что ей отпущен всего какой-нибудь десяток с лишним лет жизни. Каким глупым показался мне этот страх теперь.
Чуть больше месяца…
А потом все, конец? На мою долю выпало столько счастья, сколько обычным людям и не снилось. Неужели есть в природе закон, что счастья и горя всегда должно быть поровну? И моя небывалая радость нарушает равновесие… Попраздновала четыре месяца — и хватит?