Растерзанное сердце
Шрифт:
— Протоколы я посмотрю, — пообещал Бэнкс. — Как я понимаю, вы не участвовали в расследовании смерти Робина Мёрчента в Северном Йоркшире?
— Чьей смерти?
— Это был музыкант из «Мэд Хэттерс». Утонул месяцев через девять после убийства Линды Лофтхаус.
Брэдли покачал головой:
— Нет. Извините.
— Мистер Эндерби сумел мне об этом кое-что рассказать. Он тогда был одним из тех, кто вел расследование. Можно еще вопрос? У инспектора Чедвика была дочь?
— Да. Я ее видел всего один раз. Прелестное юное создание. Кажется, ее звали Ивонна.
— С ней, кажется, были какие-то проблемы?
— Чедвик не посвящал
Бэнкс ощутил смутный сигнал тревоги. Брэдли ответил на долю секунды быстрее и с чуть большей готовностью, чем если бы его ответ был вполне правдивым. Отрывистые интонации также заставили Бэнкса подумать, что его слова, возможно, были не до конца искренними. Но зачем бы ему лгать? Скорее всего, чтобы защитить семью Чедвика и его репутацию. Значит, если Эндерби прав и у Ивонны возникли некоторые проблемы или она сама стала причиной проблем, то, возможно, стоило бы выяснить, о какого рода неприятностях он говорил.
— Вы не знаете, где сейчас Ивонна Чедвик? — поинтересовался Бэнкс.
— Боюсь, что нет. Вероятно, повзрослела и вышла замуж.
— А инспектор Чедвик?
— Я ничего о нем не слышал со времен суда над Мак-Гэррити. Сейчас он, вероятно, уже умер. Тогда ему было под пятьдесят, и особым здоровьем он не отличался. Сказался и тот судебный процесс. В семьдесят первом меня перевели в Саффолк, и я потерял с ним связь. Вы наверняка сможете это узнать в полицейских архивах. Еще кофе?
— Спасибо.
Бэнкс протянул ему чашку и стал смотреть на корешки книг. Славное хобби — коллекционировать первые издания, подумал он. Возможно, ему тоже стоит этим заняться. Собирать, скажем, Грэма Грина или Жоржа Сименона. Да и мало ли писателей, на кого всей жизни не хватит.
— Значит, Мак-Гэррити даже после признания заявил, что невиновен? — уточнил он.
— Да. Глупый ход. Более того, он сам хотел вести собственную защиту, но судья этого не потерпел. Тем не менее на процессе Мак-Гэррити все равно постоянно вскакивал, перебивал, уверял, что его подставили. Отчаянное поведение, если учесть, что перед этим он все равно что сознался. Суд обернулся для него не лучшим образом, тем более что он уже однажды проходил по делу о нанесении телесных повреждений ножом. Приставы были вынуждены дважды выводить его из зала.
— Он сказал, что его подставили?
— Они же все так утверждают, разве нет? Нет никаких сомнений: Патрик Мак-Гэррити был виновен, он был сущее наказание божье.
— Может быть, мне стоило бы с ним потолковать.
— Это было бы затруднительно, — заметил Брэдли. — Он мертв. Еще в семьдесят четвертом его зарезали в тюрьме. Кажется, из-за наркотиков.
Глава шестнадцатая
— Это мне кажется или у нас тут действительно сегодня какая-то не та атмосфера? — спросил Бэнкс у Энни, встретив ее в коридоре в четверг утром.
— Не та атмосфера — это мягко сказано, — отозвалась Энни. Голова у нее все еще болела, хотя, перед тем как выйти от Уинсом, она приняла парацетамол. К счастью, она всегда возила в багажнике запасной комплект одежды. Не из-за распущенности или еще чего-нибудь в этом роде; однажды, несколько лет назад, будучи еще простым констеблем, она точно так же напилась и осталась у подруги — это случилось после того, как Энни рассталась со своим бойфрендом. Кто-то в отделе обратил внимание на то, что она не
— Выглядишь ты хреново, — заметил Бэнкс.
— Спасибо.
— Не хочешь ничего рассказать?
Энни огляделась, чтобы убедиться, что никто не подслушивает. Отлично, подумала она, в собственном управлении у меня развивается мания преследования, дожили.
— Как ты думаешь, мы сможем улизнуть в «Голден гриль», да еще чтобы об этом особенно не трепались?
— Конечно, — заверил ее Бэнкс.
У него был такой вид, словно он, черт побери, не понимает, на что она намекает.
День был солнечный и пронизывающе-холодный, и большинство людей, глазевших на витрины на Маркет-стрит, надели свитера под ветровки или анораки. Они обогнали пару тяжеловооруженных туристов, облаченных в новомодное снаряжение, каждый нес по два длинных заостренных штыря, похожих на лыжные палки. Эти штуки, может, и пригодятся им, когда они станут взбираться на хребет Фремлингтон, подумала Энни, но на булыжных мостовых Иствейла от них мало пользы.
Их знакомая официантка поздоровалась с ними, и вскоре они уже сидели над горячим кофе с песочным печеньем, глядя сквозь затуманенное окно на потоки людей, текущие по улице. Энни почувствовала внезапный приступ тошноты, когда сделала первый глоток кофе, но вскоре ей стало получше. Впрочем, почти незаметная дурнота еще все же чувствовалась.
Энни и Уинсом провели веселую ночку, поделившись признаниями в большем количестве, нежели Энни могла бы себе представить. Когда она размышляла об этом холодным похмельным рассветом, она вдруг осознала, что у нее, по сути, нет настоящих подруг, нет никого, с кем она могла бы вот так поболтать, побыть глупенькой, позаниматься всякой девчачьей ерундой. Она всегда думала, что это побочное следствие ее профессии, но, возможно, это было следствием ее характера. Бэнкс был такой же, но у него, по крайней мере, были дети. У нее, конечно, жил в Сент-Айвсе отец, но они виделись редко, и потом, это совсем другое: несмотря на все его милые чудачества и желание вести себя как друг и наперсник, он все же оставался отцом.
— Чем же ты таким занималась сегодня ночью, что теперь у тебя вид как у ожившего мертвеца? Да и чувствуешь ты себя, судя по всему, соответствующе.
Энни скорчила гримасу:
— Ты знаешь, как я обожаю, когда ты делаешь мне комплименты.
Бэнкс коснулся ее руки, на лице у него мелькнуло заботливое выражение.
— Я серьезно.
— Если уж тебе так нужно знать, я напилась с Уинсом.
— Что-что ты сделала?
— Что слышал.
— С Уинсом? Я даже не знал, что она вообще пьет.
— Я тоже. Но теперь это официально установлено. Она может меня перепить.
— Это, конечно, подвиг.
— Вот и я о том же.
— Ну и как все было?
— Сначала немного неловко, ну, субординация и все такое, но ты же знаешь, я никогда не придавала этим вещам особого значения.
— Знаю. Ты уважаешь личность, а не чин.
— Именно. В общем, под конец вечера мы уже вышли за всякие границы приличия и немного повеселились. Называли друг друга «Энни» и «Уинсом», потому что «Уинни» она ненавидит. У нее просто дьявольское чувство юмора, когда она дает себе волю, эта Уинсом.