Раубриттер III. Fidem

Соловьёв Константин

У Гримберта не было никакого желания сливаться в хоре под руководством приора Герарда, но он на всякий случай приказал «Судье» просканировать средневолновый диапазон и автоматически начать прием. Послушная машина колебалась лишь несколько секунд, после чего оглушила хозяина потоком шипящих и скрежещущих звуков, от которых его ушные нервы послали в мозг мощные болевые импульсы.

Это было похоже на мелодию, пропущенную сквозь мясорубку и превратившуюся в какофонию, ворох бессвязных, хаотически наложенных друг на друга звуков. В ней угадывались зачатки ритмики и, кажется, какие-то оборванные фрагменты клавесина в сочетании с человеческой речью, но слушать подобное было невыносимо. Черт побери, так и оглохнуть недолго…

Что ж, подумал Гримберт, стиснув зубы, мои глаза достались графу Лауберу. Будет справедливо, если уши достанутся приору Герарду…

Коротким мысленным приказом он отключил радиостанцию, погрузив кабину «Серого Судьи» в блаженную, не рождающую эха, тишину.

* * *

После высоких каменных сводов монастырского собора, украшенных ликами неизвестных ему святых, низкое небо Грауштейна показалось ему огромным выгоревшим экраном, нависающим над Сарматским океаном. Но он не стал останавливаться, чтобы бросить на него лишний взгляд.

Прочь, приказал он «Судье». Надо найти Берхарда и двигаться в сторону парома. Вылазка была дерзкой, но надо признаться себе самому, совершенно бесполезной. Глупо было думать, что двухчасовое созерцание пятки в стеклянном ящике поможет мне найти уязвимое место Герарда. Напротив, я подверг себя бессмысленному риску.

Ему потребовалось несколько минут, чтоб миновать каменный портал, столпившиеся там рыцари ордена образовали столь серьезную плотину, что на время почти полностью перекрыли хлещущий из собора людской поток. Но выбравшись на свободу, он враз почувствовал себя легче, будто вышел из-под невидимого поля излучения, распространяемого приором Герардом и его некрозной святыней.

«Я дам вам чудо». Осколки проповеди все еще звенели под сводами черепа, точно засевшая внутри шрапнель. Мерзкий предатель. Клятвопреступник. Лжец. Ты дашь мне чудо, если возьмешь мушкет и всадишь себе в глотку заряд дроби. Тогда я покину Грауштейн, исполнившись христианского благоговения. Чертов гнилой святоша, самоуверенный проповедник, проклятый разлагающийся труп…

У входа на монастырское подворье, миновав крепостную башню, он едва не налетел на того, кого меньше всего ожидал тут обнаружить – на «Варахиила». Почти изящный в своей иллюзорной легкости, рыцарский доспех неподвижно возвышался в полубоевом положении, сам похожий на крепостную башню вычурной формы, бронированный шлем сдвинут в сторону, демонстрируя пустой кокпит. Сам сир Ягеллон стоял внизу, тоже неподвижный, и что-то разглядывал, но что именно – Гримберт с высоты «Судьи» не смог бы сказать наверняка.

Он собирался пройти мимо, но его остановил голос.

– Сир Гризео?

Меньше всего он ожидал, что горделивый лехит окликнет его – болезненно бледный, вечно погруженный в свои мысли, тот не выглядел человеком, жаждущим общения. Но акустические датчики «Серого Судьи» настаивали на том, что этот звук не был галлюцинацией.

– Меня зовут не…

– Вам понравилась служба?

Ягеллон спросил это без интереса, но Гримберту показалось, что холодные глаза Стерха из Брока внимательно ощупывают серую броню «Судьи», будто силясь найти на ней какую-то зацепку или брешь.

– Не могу сказать, что сведущ в проповедях, но приор Герард определенно умеет брать за душу.

– А как вам заключительная часть?

Вероятно, он имел в виду ту часть молитвы, которую приор Герард отправил в радиоэфир и о содержании которой Гримберт не имел даже смутного представления.

– Весьма… недурно.

– Мне тоже так показалось, – глаза Ягеллона несколько раз моргнули, отчего его лицо на миг сделалось вполне человеческим и красивым, хоть и на своеобразный манер. – Эти чарующие псалмы в невероятном диапазоне… Это многоголосие… Будто ангелы поют в небесной высоте, не правда ли?

– Совершенно верно. Необычайно красиво.

– Так и выглядит нисхождение благодати, – Ягеллон улыбнулся, но, кажется, больше самому себе, чем серой громаде «Судьи» и заточенному внутри Гримберту. – Душа преисполняется радости и делается легкой, как лебяжье перо, кажется, достаточно подуть на нее, чтобы она вознеслась высоко вверх, к самым Божьим вратам…

Гримберт хмыкнул. Он не имел никакого представления о том, в каком виде благодать снизошла на паству приора Герарда, и уж тем более не стремился обсуждать этот вопрос с другими. Он уже узнал достаточно, чтобы, по крайней мере, не считать свой визит в Грауштейн пустой тратой времени.

– Это правда, что вы дали обет не снимать рыцарского доспеха?

Вопрос был неожиданный и резкий – сродни мастерскому выпаду в «Шлахтунге», в котором сир Ягеллон, несомненно, был превосходным мастером.

– Да, именно так.

– Но вы, кажется, не причисляете себя к кому-либо ордену?

– Нет, я мирянин.

– Облат? Обсервант?

– Увы, ни то ни другое. Я недостаточно силен духом, чтобы вести монашеский образ жизни, однако в меру сил стараюсь по крайней мере не гневить Господа понапрасну.

– Вы сильны в вашей вере?

Гримберт беззвучно выругался сквозь зубы. Меньше всего на свете ему хотелось терять время в богословских беседах с Ягеллоном. Может, тот сам и не был монахом-рыцарем, но, без сомнения, хорошо разбирался во всяких богословских схоластических штучках. Если он узнает, что серый рыцарь, инкогнито прибывший на остров, ведом не порывом благочестивой души, а иными мотивами, это, пожалуй, может зародить в нем подозрение. А Гримберт не собирался давать воли любым подозрениям со стороны Христовой братии – по крайней мере, не до того момента, когда проклятый ржавый паром не переправит его на другую сторону, подальше от Герарда и его некрозной паствы.

– Вера горит в моем сердце, но должен признать, что я… не всегда уделяю должное внимание церковным обрядам.

Этот ответ был сродни маневру уклонения, разве что в этот раз он уклонялся не от баллистических снарядов или лучей лайтера. Однако Ягеллон не выказал ни удивления, ни раздражения, лишь смиренно прикрыл на несколько секунд глаза.

– Слепая вера – то же самое, что рыцарь с поврежденными сенсорами, – произнес он своим певучим голосом. – Многие склонны придавать ей излишне много внимания, не понимая, что вера – это не суть христианства, а всего лишь канал, благодаря которому мы черпаем божественную благодать.