Рай под колпаком
Шрифт:
— Если вы такие добрые, то не могли бы восстановить и телефонную связь с внешним миром?
— Нет. Этого мы вам позволить не можем.
— Почему? Чего вы боитесь? Что о вас узнают? На купол сбросят водородную бомбу и вашей миссии придет конец?
— Именно этого и боимся, — подтвердил Ремишевский. — С нами ничего не случится, купол выдержит ядерный удар всего арсенала человечества. Но выдержит ли человечество такую атаку? Последствия ядерного взрыва проявятся не внутри купола, а снаружи. Если вы не цените человеческие жизни, то мы не собираемся
Глава 19
Материал… Надо же, каким словом обозвал человеческие жизни. Или тела? Будто это полупродукт для промышленных технологий. В обмолвку я не верил — слишком много имел доказательств, что не все в розовом мире «прекрасно и удивительно». Зачем, спрашивается, в таком «благополучном» обществе спецназ? Кто такой таинственный «налетчик», почему за ним охотятся? Представитель третьей цивилизации, которому не нравятся действия пришельцев, «гуманитарно» оккупировавших Холмовск? И настолько ли акция гуманна, как мне пытаются представить? Похоже, не я один не согласен с таким утверждением, и этот кто-то представляет для пришельцев серьезную опасность. В отличие от меня.
Много мыслей появилось после разговора с Ремишевским, но еще больше вопросов. Не так представлял нашу встречу, думал, я буду диктовать условия, а вышло в точности до наоборот. Не сориентировался вовремя, хотя, по-моему, Ремишевский был бы не против того, чтобы дать некоторые разъяснения. И очень жаль, что в беседе не принял участие Бескровный. У него голова светлая, много в ней нетривиальных вопросов…
Я покосился на Валентина Сергеевича. «Светлая голова» спала беспробудным сном. Таков уж российский менталитет — если не удается что-то, напейся и усни. А там хоть трава не расти…
По телевизору опять пошла реклама, и мне стало противно. Когда смотрел украдкой, радовался, что увидел что-то земное, нашенское, но стоило получить открытый доступ к информации из внешнего мира, как антипатия к рекламе вернулась. Однако я прекрасно понимал, что дело вовсе не в рекламе. Прав Ремишевский, кем бы он ни был, — если за пределами купола узнают, что это нашествие, то ядерного удара не избежать. А это все равно, что питекантропу идти с дубиной против танка. Разница лишь в том, что дубина, отскочив от брони, в худшем случае ударит нападавшего по лбу, а вот что случится на Земле после ядерной атаки купола, предсказать несложно. Ремишевский в двух словах описал.
Дожидаться следующего спецвыпуска новостей я не стал. Встал и вышел в сад. Что нового я могу услышать? Это я многое мог бы сообщить во внешний мир, а не наоборот, однако после разговора с Ремишевским эта затея потеряла актуальность. Знаем, каким способом решаются в России проблемы желающих отделиться народов, и я не хотел, чтобы «дубина» питекантропов из российского правительства ударила по куполу и, отскочив, сокрушила Землю. Здесь я с пришельцами солидарен, как ни горько это осознавать.
В саду, словно ничего необычного вокруг не происходило, вовсю буйствовала весна. Цвели вишни и черешни, набухали розовыми бутонами ветви яблонь. У траншеи, на холмике выкопанной земли, копошились скворцы, выискивая червяков, но спокойно обедать им не давал окончательно освоившийся на природе Пацан. Он то и дело нападал на птиц то из-за ствола старой вишни, то из кустов смородины, и скворцам приходилось шумно вспархивать на ветки деревьев. Охота у домашнего кота не получалась, но сколько в ней было азарта!
Я вдохнул пьянящий запах весны полной грудью, но облегчения на душе не наступило. Как я завидовал коту, которого, кроме охоты, ничего не интересовало. И откуда они взялись, эти пришельцы, на мою голову? Не будь их, жил бы себе спокойно, как кот, занимаясь исключительно тем, что нравится. Так нет же, явились…
Бесцельно побродив по саду, я вернулся к бассейну, сел за стол. Странно, но скворцы на столе почему-то не побывали, хотя любая птица не преминет поклевать остатки обеда в отсутствие хозяев. Да и кот, не отличавшийся светскими манерами, на стол, заставленный разнообразными блюдами, тоже почему-то не покусился!
Похоже, пришельцы знали секрет, как отваживать непрошеных сотрапезников, и в столешницу был вмонтирован какой-то прибор, отпугивающий их.
Зато Валентин Сергеевич посибаритствовал на славу, не удосужившись убрать за собой. Я переставил грязные тарелки на передвижной столик, бросил в поддон скомканные листы какой-то рукописи, о которые Валентин Сергеевич вытирал руки, используя вместо салфеток. То ли чистовая рукопись, то ли черновик — не понять; ни начала, ни конца, ни нумерации страниц на стопке листов, лежащей на свободном стуле, не было. Думаю, чистовик — сильно подкосило писателя внезапное осознание своей ненужности в новом мире.
Меня же угнетало другое — собственная беспомощность. Всю свою недолгую жизнь я жил сам по себе, полагался только на себя, из-за чего не прошел тест на толерантность в спецшколе, но ничуть об этом не жалел. Я чувствовал свое превосходство над другими, и, хотя никогда никому его не демонстрировал, осознание собственной значимости и независимости тешило самолюбие. Но это осталось там, за пределами купола. Здесь же я чувствовал себя так, будто утратил неординарные способности — их просто негде было применить. Наверное, так себя в первый момент ощущает человек, в результате травмы потерявший речь, зрение или слух. Весьма дискомфортное состояние…
Не знаю почему, но внезапно я вспомнил ребят, игравших в кегельбане и сбивавших все кегли с первого же броска. Тогда я подивился их точности, но сейчас неприятный холодок пробежал по спине. Я, легко угадывавший номера в тотализаторе, выигрывавший у всех в карты, бильярд… — да в любую игру! — этим ребятам уступил бы. Мое «везение» — ничто по сравнению с их умением. Жуткая догадка о происхождении нашей с ними похожести обожгла мозгу но я не захотел об этом думать. Схватил бутылку коньяка, налил в бокал, выпил. Но ни вкуса, ни хмеля не ощутил. Как воду проглотил.